Божья воля - [34]

— Да так, нездоровится мне что-то; стар становлюсь, вот хворость и нападает.

Но когда отпили чай, он увёл Василия Семёновича в кабинет и дрожащим голосом, в котором слышались слёзы, сказал ему:

— Горе случилось, сватушка, горе!

— Что такое? — испугался Рудницкий.

— А такое горе, что Васенька пропал.

— Да что ты, сват, быть не может!!

— Правду говорю. Уехал куда-то ввечеру, да и посейчас дома нет, да и нигде его нет; и думается мне, что не попусту он пропал, а что-нибудь с ним скверное приключилось. По всей видимости, это всё долгоруковские штуки!

— Да что ты!

— Верно тебе говорю. Большую он злобу на Васеньку питает. Должно, заманил куда да там и прикончил. — И старик смахнул дрожащей рукой набежавшую на глаза слезу. Рудницкий тоже молчал, подавленный страшным известием.

— Что ж ты теперь думаешь делать, сват? — спросил наконец он.

— Да вот спервоначалу думаю поехать к сему злодею да к ответу его потребовать. По лицу его подлому увижу, виновен он в сём али нет? И коли виновен, моя расправа с ним коротка будет!

— Ох, сватушка, — боязливо заметил Рудницкий, — с осторожкой говори с ним, потому больно большую силу Долгорукие взяли. Сказывают, не сегодня-завтра княжну Катерину царской невестой объявят. Будь поопасливей.

— Эх, сват, мне бояться нечего! — возразил Иван Фёдорович, — всё равно умирать пора, от смерти не уйдёшь. «Не вемы, в он же час придёт». А коли Васенька умер да Долгорукий его извёл, ни на что не погляжу! Не для кого мне жить тогда, он у меня один был…

— А я, чай, сватушка, Анюте ничего говорить не надо. Что её, бедную, заранее тревожить!

— Понятно, не говори. Может, и впрямь Васенька вернётся, а коли не вернётся — Божья воля! Тогда там видно будет. А пока прощай!

— Прощай, сватушка.

И старики обнялись, едва сдерживая накипавшие слёзы.

Иван Фёдорович, прежде чем отправиться к Долгорукому, заехал домой. Ему маячила слабая надежда, что все его опасения напрасны и что Васенька самым мирным образом спит в своей опочивальне.

Но стоило старому князю только взглянуть на хмурое лицо встретившего его Вельяминова, стоило только увидеть поджидавшего его Емельяна, чтоб убедиться, что надежды его обманули, что действительность остаётся действительностью, — и старик печально понурил свою седую голову.

— Был в казармах? — спросил он Вельяминова.

— Был. Всех спрашивал, — никто ничего не знает. Как в воду канул.

— Стало, надо к Долгорукому ехать.

— Поезжай, Иван Фёдорович, только вряд ли толк будет! — печально отозвался Вельяминов.

— Это почему же!

— А потому — отопрётся, бестия!

— У меня не отопрётся! — грозно сжимая кулаки, воскликнул Барятинский.

— Может, мне с вами поехать?

— Нет, к чему! Я и один с ним управлюсь!

И Иван Фёдорович уехал.

Когда Алексею Михайловичу доложили о приезде старого князя Барятинского, он положительно удивился этому неожиданному визиту. Барятинские и Долгорукие, несмотря на то, что их связывала общею нитью придворная жизнь, не только не поддерживали частного знакомства, но даже сторонились друг друга. Ни один из Долгоруких не бывал у Барятинских, и никто из Барятинских никогда не заглядывал к Долгоруким. И поэтому появление Ивана Фёдоровича Барятинского, слывшего притом вообще домоседом, даже редко появлявшегося в дворцовых покоях, не могло не поразить Алексея Михайловича, особенно когда слуга доложил ему, что гость желает видеть именно его.

— Да ты, может, ослышался? — спросил он. — Может, он к отцу приехал?

— Что вы, ваше сиятельство! — возразил слуга, — очинно хорошо расслышал. Они так и сказали, доложить-де молодому князю, что мне их видеть надобно.

Алексей Михайлович не знал ещё об исчезновении Барятинского, а потому не мог предвидеть, что визит Ивана Фёдоровича связан с этим исчезновением. Он удивлённо пожал плечами и сказал слуге:

— Ну, что же, проси его; скажи, что жду.

Иван Фёдорович вошёл твёрдым шагом, немного более бледный, чем обыкновенно, и, только кивнув Алексею Михайловичу, но не подавая ему руки, проговорил:

— Вас, конечно, должно удивить, государь мой, что я к вам в гости пожаловал. Пожалуй, вы ещё возгордитесь, — насмешливо продолжал он, — вишь-де, до чего мы силу большую взяли, что к нам и князья Барятинские на поклон стали ездить… Не на поклон я к тебе приехал и не дождаться вам поклонов от Барятинских, а есть у меня дело.

Долгорукий был страшно смущён таким вступлением, но всё-таки вежливо ответил:

— Что бы ни привело вас, князь, — я весьма рад вашему посещению.

И он, придвинув кресло к Барятинскому, уселся сам, дожидаясь, что скажет его гость.

«Ну, навряд ты очень-то обрадуешься!» — подумал Иван Фёдорович, садясь в свою очередь.

— Вот видите, в чём дело, сударь мой, — сказал он вслух, — приехал я узнать, не видали ль вы ненароком вчерашний день племянника моего, князя Василия?

Долгорукий чуть-чуть изменился в лице.

— Нет, ваше сиятельство, не видал. Он ко мне не заходит. Насколько и вам ведомо, мы с ним не в большой дружбе.

— Знаю! — сухо отрезал Иван Фёдорович, — потому и спрашиваю. — И, впившись пристальным взглядом в лицо Алексея Михайловича, он медленно, отчеканивая каждое слово, сказал: — Пропал, сударь мой, Василий Матвеевич, пропал! И думаю я, что в той пропаже вы сведомы.