Божество пустыни - [22]

– Весла вверх! – выкрикнул Зарас, перекрыв крики и вопли гиксосов. Гребцы у обоих бортов триремы подняли весла, поставили их вертикально и вставили в гнезда, чтобы не срезало при ударе.

В последнее мгновение перед ударом я встал на палубу коленями и ухватился за гребную скамью. Я видел, что окружающие серьезно восприняли мои наставления. Все пригнулись, обхватив ноги и спрятав лицо в коленях.

Мы ударили царскую баржу точно в то место, которое я указал Зарасу. Массивный бронзовый нос нашей триремы с треском и грохотом вспорол древесину корпуса. Удар сбросил большинство наших людей со скамей на палубу, но я удержался за прочную скамью. И видел все, что происходило перед нами.

Я видел, что вся сила удара и весь вес нашей триремы сосредоточились на небольшом участке борта царской баржи. Как тяжелый топор, расщепляющий полено для растопки, мы перерубили борта. Половинки баржи под ударом начали погружаться в воду.

Я видел, как летели с помоста стражники-гиксосы, словно листья платана, сорванные с веток порывом зимнего ветра. Выше всех взлетел царь Беон. Его белое одеяние развевалось вокруг массивного тела, косы хлестали по лицу. Болтая руками и ногами, Беон рухнул в воду. Воздух, раздувший одеяние, удержал его на поверхности всего в тридцати шагах от того места, где я поднимался, держась за скамью.

По обе стороны от меня остальные наши триремы ударили по меньшим судам гиксосов. Они без всяких усилий опрокидывали их, сбрасывая охваченных паникой людей с палуб в воду.

Обломки царской баржи скребли по нашим бортам под треск рвущихся парусов, лопающихся канатов, раскалывающихся бревен и полный боли крики людей, зажатых между корпусами. Наша палуба сильно наклонилась, люди и незакрепленное снаряжение заскользили к борту.

Но вот наш прекрасный корабль встряхнулся, освободившись от обломков, почти с женским изяществом восстановил равновесие и встал на воде вертикально.

Зарас снова отдал приказ «Весла!», и люди четко и быстро выполнили его. Они достали тяжелые весла из гнезд и установили в уключинах.

– Задний ход! – снова крикнул Зарас. Только гребцы на задних скамьях смогли дотянуться до воды веслами. Тем, что сидели на передних, мешали обломки большой царской баржи.

Те, кто мог, налегли на весла и несколькими мощными гребками освободили нас. Через несколько секунд обломки царской баржи заполнились водой. Накренившись, они ушли под воду. На поверхность вырвались пузыри запертого в них воздуха.

Я посмотрел на две другие триремы. Дилбар и Акеми выкрикивали приказы своим людям. Их экипажи быстро возвращались на гребные скамьи, вставляли весла в уключины и начинали грести в такт ударам барабана. Рулевые направляли триремы следом за нашей.

Поверхность воды между нами кишела человеческими головами, плывущими и барахтающимися телами и разбросанными обломками. Крики тонущих мужчин и женщин звучали жалобно, как блеянье овец, которых гонят через ворота на бойню и они чуют запах крови.

Несколько минут я в ужасе наблюдал за этой бойней. Меня охватили чувство вины и раскаяния. Я больше не мог смотреть на этих гибнущих людей как на гиксосских животных. Это были люди, борющиеся за жизнь. Сердце мое устремилось к ним.

Но тут я вновь увидел царя Беона, и мое настроение мгновенно изменилось. Мое своенравное сердце вернулось ко мне быстро и без ошибки, как голубь в голубятню. Я вспомнил, что сделал царь Беон с двумястами наших лучших и храбрейших лучников, когда гиксосские головорезы захватили их в битве у Хаквады. Он запер их в храме Сета над полем битвы и сжег живьем, принеся в жертву своему чудовищному богу.

Теперь Беон одной рукой цеплялся за разбитые доски царской баржи, а в другой сжимал свой драгоценный меч и рубил им головы наложницам из гарема, которые пытались ухватиться за те же доски. Он безжалостно отгонял их, не желая ни с кем делить свой насест. Я видел, как он ударил мечом девочку не старше дорогой мне маленькой Бекаты. Клинок рассек голову до подбородка, словно спелый гранат. Кровь окрасила воду, а Беон обозвал девочку грязным словом и снова ударил.

Я быстро наклонился и взял из-под гребной скамьи изогнутый боевой лук. Стрелы высыпались из колчана у моих ног. Я наложил одну на тетиву, выпрямился и что было силы натянул лук. Как всякий опытный стрелок, я всегда касаюсь оперением губ. Но на сей раз руки мои дрожали от ярости, и стрела была нацелена не точно.

Вместо того чтобы попасть Беону в горло, как я хотел, стрела прибила к доске, на которой он лежал, его левую руку; к доске, за которую он убил свою жену-девочку.

Зарас и другие, видевшие это, радостно закричали. Они знали, как я стреляю, и потому решили, что я сознательно ранил Беона. Я наложил вторую стрелу и – признаюсь – теперь играл на публику. Я намеренно прибил к доске правую руку Беона, и теперь он лежал в позе распятого. Беон завыл, как трусливый шакал.

Я по природе милосерден и не заставил его страдать больше, чем он заслуживал. Моя третья стрела пробила ему середину горла.

Экипаж трирем последовал моему примеру. Люди расхватали луки, встали у бортов и принялись стрелять по плывущим в воде.