Божественный Юлий - [43]

История с жемчужиной произошла в 59 году. Римлянин сказал бы: Caesare consule, в консульство Цезаря. После многих тощих лет это был год тучный, по крайней мере, первые месяцы. Ему предшествовало прибыльное назначение в Испанию, где Цезарю в качестве пропретора было поручено управление одной из двух провинций. Он там спровоцировал войну с соседними племенами, дал несколько победоносных сражений и наконец-то нажился. Возвратившись в Рим с приличными трофеями, он прежде всего выплатил весьма неприятные долги. Одновременно он нашел человека, готового финансировать его избрание в консулы, получил, кроме того, изрядный куш за поддержку египетского царя – при столь благоприятных обстоятельствах он мог подарить Сервилии жемчужину.

Всякий, конечно, поймет, что подарки, ценность которых превышает некий предел, не бывают бескорыстными, даже у людей склада Цезаря. Так в чем же было дело? Видно, Сервилия дорожилась. Она, правда, не могла предложить красоту первой свежести – когда она получила жемчужину, позади уже было тридцать девять весен. Несомненно все же, что в этом возрасте она сохранила весьма недурную наружность и – как сказали бы мы сейчас – сексапильность. К тому ж она могла дорожиться и по другим причинам. Она ведь продавала Цезарю добродетель римской матроны, аристократическую спесь и отчасти собственного брата. Ибо единоутробный ее брат, Катон Младший, к которому властная Сервилия относилась почти по-матерински, был ходячей совестью республики, на которую Цезарь готовил покушение. Запятнать добродетель Сервилии означало в какой-то мере запятнать добродетель этого благородного патриота. Цезарь хорошо рассчитал: все это не могло обойтись дешевле, чем в шесть миллионов сестерций.

После развода с Помпеей он искал новую подругу жизни, хотел жениться в третий раз. В таких обстоятельствах лысина вынуждала – хочешь не хочешь – потрясти мошной. Возможно, что Сервилия, после смерти мужа женщина свободная, входила в список кандидаток в жены. Но даже если о браке и не думали, эту связь в глазах общества можно было оправдать легче, чем какую-либо другую. Любовники имели моральное право располагать собой. На их пути не стояла никакая побочная связь. И Цезарь пошел на открытое, прямо-таки демонстративное ухаживание за Сервилией, что было ему нужно из-за ореола, окружавшего незапятнанное чело Катона. Впрочем, женщина столь влиятельная, как Сервилия, всеми уважаемая и играющая большую роль за кулисами политической жизни, заслуживала высших знаков любви.

Современники признали, что Цезарь влюбился в Сервилию, но чувствовали что-то странное в их отношениях. Преподношение жемчужины истолковали как безумство влюбленного. Объясняли поступок Цезаря склонностью этого человека к широким жестам. Он всегда был расточителен. (В течение года умудрился промотать испанские трофеи и должен был влезть в новые долги.) Дело, однако, приняло еще более странный оборот, когда Цезарь вскоре женился на другой, а именно на восемнадцатилетней девице Кальпурнии. Эта женитьба также имела некоторый политический смысл, но обошлась без дорогих подарков.

Позднейшие биографы, по большей части греки, люди с особым типом воображения, старались приукрасить секрет Цезаря и Сервилии, усложняя его чертами столь же сенсационными, сколь драматическими. Возможно, под впечатлением обстоятельств гибели диктатора, которого заколол кинжалом Брут, они обратили внимание на тот неоспоримый факт, что Брут был сыном Сервилии. И пошли дальше: то, что происходило между Цезарем и Сервилией в 59 году, было, мол, лишь продолжением более ранней связи. Оба тайно любили друг друга еще в молодости, и после этих-то ночей любви появился на свет Брут. Тогда становится понятной слабость Цезаря к Сервилии, или, точнее, слабость к собственному сыну. Возглас: «И ты, дитя?», обращенный умирающим Цезарем к Бруту, надо тогда понимать дословно – в этот миг сын убивал отца.

Но, вероятно, это плод литературной фантазии греков, любивших сенсации и бешеные страсти.

Все же между Цезарем и Сервилией, несмотря на его брак с Кальпурнией, что-то продолжалось. Непонятная какая-то связь все тянулась. Десять лет спустя, уже во время гражданской войны, когда Сервилии было под пятьдесят, римлян ошеломило еще одно проявление щедрости Цезаря по отношению к той же самой женщине.

Тут мы не можем пройти мимо одного замечания и должны продолжить перечень фактов. Что мы и сделаем.

Факт десятый, или злая острота Цицерона. Новый подарок был поднесен в непрямой форме. Он не был вручен, как жемчужина, ибо на этот раз речь шла о земельном владении. Цезарь просто устроил для Сервилии покупку этого поместья на аукционе за смехотворно низкую цену. Подарок был вполне явный. И тут-то выскочил Цицерон со своим каламбуром. Он сказал: «Сервилия приобрела это поместье еще дешевле, чем вы думаете. Она выложила только одну Третью». А дело в том, что дочь Сервилии звалась Третья (Терция). Видимо, Цезарь, теперь изрядно облысевший, уже не так пылал чувствами к пятидесятилетней Сервилии, но разве не мог он разглядеть знакомые черты прежней красавицы в лице ее дочери? Не напоминала ли ему «одна Третья» юные годы и былые восторги? Сервилия же, не задумываясь, приобрела земельную собственность за свою живую и что ни говори – не поврежденную временем копию.