Олигарх. Говорить нет охоты. Хочется только мычать всю оставшуюся жизнь. Но бред Квашенной всякому бреду бред. Семья, муж, дети. Ничего у нее не было. Врет она всё!
Квашенная. У тебя язык змеей извивается. Бог знает, что всё у меня было. И дом, и очаг, уют, одним словом.
Олигарх. Знай цену, своему вранью. Доподлинно известно от справного мужика Увальнева, что все твои домашние пьяницами, наркоманами были и от душевной своей унылости тебя так лупили, квартиру твою продали, сами сели на отсидку, а тебя кое – как в больнице отходили. И мир такой еще дуры не производил, как ты. Только оклемалась от койки больничной, у самой ни кола, ни двора, Присыпкин помог здесь устроиться за толику малую, к распродаже пристроил, так она с места в карьер о семье заговорила.
Квашенная. За толику малую пристроил, изверг мерзкий этот Присыпкин! Все себе до копейки забирает, на прокорм только и остается.
Олигарх. Радуйся большой радостью, что живешь, а коли, подохнешь, то и похоронить некому.
Крутой. Нас всех некому хоронить. И что от того. Хлеб жуем, век коптим. И возрождаться к жизни общества не собираемся. Вот я, например, имею высшее образование технаря. Раньше хорошие деньги при совках получал. Жить можно было, считал себя интеллигентом, то есть, значит, и свое мнение имел, и против начальства мог в глаза и за глаза говорить, что думаю, дальше инженерской должности за все это бы не погнали. Самый, что ни на есть, низ был. Рабочие специальности дорого стоили. К ним не каждого подпускали. Страна пролетариев, значит, значилась на третьей части нашей планеты. Простой советский народ процветал.
Склон. Процветал, процветал. Напроцветались. В один прекрасный день, я совсем молодой был, понял, что мне нужно делать. Как делать не понимал. Познакомился с девахой. Она библиотекарем в крупной библиотеке работала. Но я ей не говорил сначала, зачем я с ней по темным углам шарахался. Ей все и так казалось ясным и мне тоже. Молодые были. Но себя я еще не понимал. Чувствовал – то совсем другое. Словно судьба меня вела. Но один раз понял. Из библиотечного хранилища, где мы любовью занимались, больше места и найти не могли. Собственной квартиры не было, по углам мыкались. Одним словом, водки там я надрался и опорожнил кишечник в свое удовольствие прямо на пол этой библиотеки. И лицезрели на меня все эти ученые и писатели из своих золоченых рам. И даже показалось мне, что многие из них мое поведение оправдали. А я– то, как рад был. Несказанно. И понял я. Вот он, на моей улице праздник.
Олигарх. Зато теперь, вспомнить тебе есть что. А сам еще в худшей параше находишься, по помойкам бутылки выискиваешь, шило на мыло меняешь, помыться некогда и негде. И теперь все хорошо?
Склон. Что ты, понимаешь? Это душа горит, самовыражения желает, сама собой становится, вокруг пальца вальсирует. А ты! Ни тпру, ни ну! Бутылки. Это свобода!
Анна. Свобода! Вы хотели этой свободы. Вы ее получили. У нас в гримерке, все тоже о свободе говорили. Приговаривали, что и как следует быть. И начальники наши суетные присутствовали тут же. Всё говорили, дайте дожить. Дожили. За что боролись, на то и напоролись. Теперь вы все свободны, как птахи небесные, от обязательств. Кушайте вашу свободу от пуза. Поменяли кукушку на ястреба. То всем права о своей разнесчастной жизни по кухням и лавочкам качали. Теперь больше Присыпкина да Увальева у вас начальников нет. Выгонит в мороз на улицу. Замерзайте. Оставит. Расплачивайтесь. Чем расплачиваетесь, – душой расплачиваетесь.
Творец. (невидимый, подает голос). Не валяйте дурака! У меня душа спиртного просит. Где– то тут соточка спирта завалялась. Да луковка с сольцой. Душа горит. Вот и весь сказ. Вам плохо! Идите к новой старой жизни. Возрождайтесь. Всё ваше будет В центр вас всех, в центр реабилитации. Так ведь вас туда на аркане не затащишь (выпивает, хрустит, булькает жидкость).
Олигарх. Я вот в Израиле на побывке у своих там орлов был. Хороший парк. Бомжи облюбовали. У моря. В тени сами. А на ночь имеют одеяла. Мало – мало поработали. Много, много выпили. Все, как ни есть из России приехали. Счастье, вот что это такое. Социальная помощь дается. По кустам, помойкам да между этажами домов можно и книжки найти, и многие даже и на русском языке. Видно, олимы выкинули. Читай, не начитаешься.
Творец. Это по части Склона. Они, эти книжки, ему так надоели здесь, что он и там бы на них гадить стал.
Анна. Да, уж у нас Склон хуже Фамусова. Тот предлагал книги сжигать. А это испражениями мазать.
Квашенная. Вот, что значит, образованные бомжи.
Крутой. Они Божественные Бомжи. У них и образование, и духовное понимание текущего момента жизни. Всё есть. Они сознательные борцы за собственную демократию, то есть власть самих себя. Без власти чиновников, церкви, законов.
Василиса (появляется в проеме двери). Ах, ты расподлая твоя душа, философ с высшим образованием, заплатанная твоя душа. Без законов жить хочешь. Для всех вас закон – наш дорогой Михаил Иванович! Он и закон, и церковь, и власть. А твоя свобода не то, что в дерьме, а в его руках. От твоих электрических затей только нарушение техники противопожарной безопасности. И больше ничего. За постой исправно не платишь. Зря и тепло, и сухое место для тела своего имеешь. Я, вот Присыпкину, все как есть расскажу.
