Божественная Комедия. Новая Жизнь - [14]

В разладе быть им так же не дано,

Как разуму с душой разумной в пренье.

Когда Любовью сердце зажжено,

Она царит, а сердце — в подчиненье,

И верный кров Любви дает оно

На долгий срок иль краткое мгновенье.

Прекрасной донны дивные черты

Едва предстанут взору, — и томленье

Влюбленное по сердцу пробежит.

Приходит срок — и вот уж чуешь ты

Любви нежданной новое рожденье;

И так же донну гордый муж пленит.

Этот сонет делится на две части: в первой я говорю о могуществе любви; во второй — говорю о том, как это могущество проявляется в действии. Вторая начинается так: «Прекрасной донны…». Первая часть делится на две: в первой я говорю, что есть предмет, который вмещает это могущество; во второй — говорю, как предмет этот и это могущество возникают к существованию и что они относятся друг к другу, как форма к материи. Вторая начинается так: «Когда Любовью…». Потом, говоря: «Прекрасной донны…», я говорю, как это могущество проявляется в действии: сначала — как оно проявляется в мужчине, потом — как оно проявляется в женщине, — со слов «И так же донну…».

XXI

После того что я поведал о Любви в вышенаписанных стихах, явилось у меня желание сказать еще слова во славу Благороднейшей, дабы в них я показал, как она пробуждает эту Любовь и как не только пробуждает она ее там, где та дремлет, но как и туда, где нет власти Любви, она чудодейственно призывает ее. И вот я сочинил сонет, который начинается «В своих очах…».

В своих очах Любовь она хранит;[53]

Блаженно все, на что она взирает;

Идет она — к ней всякий поспешает;

Приветит ли — в нем сердце задрожит.

Так, смутен весь, он долу лик склонит

И о своей греховности вздыхает.

Надмение и гнев пред нею тает.

О донны, кто ее не восхвалит?

Всю сладостность и все смиренье дум

Познает тот, кто слышит ее слово.

Блажен, кому с ней встреча суждена.

Того ж, как улыбается она,

Не молвит речь и не упомнит ум:

Так это чудо благостно и ново.

В этом сонете три части: в первой я говорю, как Донна проявляет это могущество в действии, повествуя о ее очах, прекраснейших в ней; и то же говорю я в третьей, повествуя о ее устах, прекраснейших в ней; а между этими двумя частями есть небольшая частичка, словно бы взывающая о помощи к предшествующей части и к последующей и начинающаяся так: «О донны, кто…». Третья начинается так: «Всю сладостность…». Первая часть делится на три: в первой я говорю о том, как благостно наделяет она благородством все, на что она взирает, — а это значит сказать, что она приводит Любовь ко власти там, где ее нет; во второй я говорю, как она пробуждает действие Любви в сердцах всех, на кого она взирает; в третьей — говорю о том, что творит она благостью своей в их сердцах. Вторая начинается так: «Идет она…»; третья так: «Приветит ли…». Потом, когда говорю: «О донны, кто…» — поясняю, кого имел я в виду, взывая к доннам, дабы они помогли восхвалить ее. Потом, когда говорю: «Всю сладостность…» — я говорю то же самое, что сказано в первой части, повествуя о том, что двояко действие ее уст; одно из них — ее сладчайшая речь, а другое — ее дивный смех; я не говорю лишь о том, что производит в сердцах ее смех, потому что память не в силах удержать ни его, ни его действия.

XXII

После этого, по прошествии немногих дней, согласно воле преславного Господа, который не отклонил смерти и от себя, тот, кто был родителем столь великого чуда, каким была благороднейшая Беатриче (то видели все), уходя из этой жизни, истинно отошел к вечной славе.[54] А так как подобная разлука горестна для всех, кто остается и кто был другом ушедшего; и так как нет более тесной привязанности, нежели у доброго отца к доброму дитяти и у доброго дитяти к доброму отцу; и так как Донна обладала высочайшей степенью доброты, а отец ее, согласно мнению многих и согласно с истиной, был добр в высокой степени, — то и очевидно, что Донна была преисполнена самой горькой скорби. А так как, по обычаю названного города, донны с доннами и мужчины с мужчинами собираются в подобных горестных случаях, то много донн собралось там, где Беатриче жалостно плакала, и вот, видя, как возвращаются от нее некоторые донны, я слышал их речи о Благороднейшей, о том, как печалилась она; и в числе прочих речей слышал я, как они говорили: «Истинно она плачет так, что любой, кто взглянет на нее, непременно умрет от жалости». Затем прошли эти донны мимо; я же остался в такой печали, что порою слеза орошала мое лицо, почему я прикрывал его, поднося часто руки к глазам; и, если бы я не ожидал вновь услыхать о ней — ибо находился на таком месте, где проходило большинство донн, которые возвращались от нее, — я скрылся бы тотчас же, как только слезы овладели мной. Так я остался на том же месте, и мимо меня проходили донны, которые шли, говоря друг другу такие слова: «Кто из нас мог бы вновь стать веселым, услышав, как горько жалуется эта донна?» Вслед за ними проходили другие донны, которые шли, говоря: «Этот, стоящий здесь, плачет так, словно он видел ее, как видели мы». Другие, далее, говорили обо мне: «Поглядите, этот на себя не похож — так изменился он!» Так проходили эти донны мимо, и я слышал речи о ней и обо мне того рода, как мною передано. И вот, поразмыслив об этом после, я решил сказать слова, — для чего у меня был достойный повод, — в которых было бы все то, что я слышал о Донне; а так как я охотно расспросил бы их, если бы меня не удерживало приличие, то я и решил представить дело так, как будто я задавал им вопросы, а они держали ответ. И сочинил я два сонета; причем в первом я задаю вопросы так, как у меня было желание расспросить их; во втором — привожу их ответ, принимая то, что я услыхал от них, за сказанное в ответ мне. И я начал первый сонет: «Вы, что проходите с главой склоненной…», а второй — «Не ты ли тот, чей стих, не умолкая…».