Божественная комедия. Чистилище - [3]

Как без оглядки мчится трус вперед.

131. За ним и мы пошли, не меньше скоры.

Песнь третья

Преддверие чистилища, – уши умерших под церковным отлучением. – Манфред, король Сицилии.

1. Лишь только бег внезапный по долине

Рассыпал сонм, велев ему бежать

К горе, куда сам разум звал их ныне,[83] —

4. Я к верному вождю примкнул опять.

Да и куда-б я без него помчался?[84]

Кто мог бы путь мне в гору указать?

7. Он за себя, казалось мне, терзался:[85]

О, совесть чистая! Как малый грех

Тебе велик и горек показался![86]

10. Когда ж поэт шагов умерил спех,[87]

Мешающий величию движений, —

Мой дух, сначала скованный во всех[88]

13. Мечтах своих, расширил круг стремлений,

И обратил я взоры к высотам,

Взносившим к небу грозные ступени.[89]

16. Свет красный солнца, в тыл сиявший нам,

Был раздроблен моим изображеньем,

Найдя во мне отпор своим лучам.[90]

19. И в бок взглянул я, мучим опасеньем.

Что я покинут, видя в стороне,

Что тень лишь я бросаю по каменьям.[91]

22. И спутник мой, весь обратясь ко мне;

Сказал: – Опять сомненья? Следуй смело!

Не веришь ли, что я с тобой везде?[92]

25. Уж вечер там, где плоть моя истлела,[93] —

Та плоть, за коей тень бросал я вслед;

Брундузий взял, Неаполь скрыл то тело.[94]

28. И если тени предо мною нет,

Тому должно, как сферам тем, дивиться.

Где из одной в другую льется свет.[95]

31. Способность стыть, гореть, от мук томиться,[96]

Телам подобным разум дал Того,

Кто скрыл от нас, как это все творится.

34. Безумен тот, кто мнит, что ум его

Постигнет вечности стези святые.

Где шествует в трех лицах Божество.

37. Доволен будь, род смертных, знаньем quia:[97]

Ведь если б мог ты зреть пути Творца,

То для чего-б Тебе родить, Мария?[98]

40. И не бесплодно б чаяли сердца,

Когда б сбывались упованья тщетны,

Которыми томятся без конца

43. Платон, и Аристотель, и несметный

Сонм мудрецов. – И, полн душевных смут,[99]

Поник челом и смолк он, безответный.

46. Мы подошли меж тем к горе. Но тут

Нашли утес такой крутой, упорный.

Что крепость ног пытать здесь – тщетный труд.[100]

49. Пустыннейший, труднейший путь нагорный

Между Турбией и Леричи был,

В сравненьи с этим, лестницей просторной.[101]

52. – Кто знает то, – мой вождь проговорил.

Сдержав шаги, – каким горы откосом

Всходить здесь легче без пособья крыл?[102]

55. И вот, пока, весь занят тем вопросом,

Он глаз своих не подымал с земли,

А я блуждал очами над утесом, —

58. Увидел влево я от нас вдали

Толпу теней, к нам подвигавших ноги,[103]

Но тихо так, что, кажется, не шли.

61. – Взор подыми, учитель, без тревоги;

Вон те, – сказал я, – нам дадут совет,

Уж если сам не знаешь ты дороги.

64. И, светлый взор подняв ко мне, поэт

Сказал: – Пойдем к ним; шаг их тих безмерно;

A ты, мой сын, питай надежды свет.[104]

67. Мы тысячу шагов прошли примерно,

A все еще их сонм от нас стоял

На перелет пращи из длани верной.

70. Когда ж они, к громадам твердых скал[105]

Прижавшись, стали неподвижно, тесно,

Как тот стоит, кто в изумленье впал:[106]

73. – Род избранный, погибший благочестно![107]

Сказал Виргилий: – умоляю вас

Тем миром, что вас ждет в стране небесной, —

76. Куда, скажите, склоном подалась

Гора, где можно лезть на те громады?

Ведь всем узнавшим дорог каждый час.[108]

79. Как по два, по три, агнцы из ограды

Идут за первым, прочие ж стоят,

Понуря робко головы и взгляды,

82. И где один, туда и все спешат,

Теснясь к нему, лишь станет он, и в кроткой

Покорности, не знают, что творят[109] —

85. Так, видел я, к нам подвигал не ходко

Счастливых стадо вождь в его челе,[110]

С лицом стыдливым, со скромною походкой.

88. И первый строй, заметив на земле,[111]

Что луч направо от меня разбился,

Так что я тень оставил на скале, —

91. Вспять отшатнувшись, вдруг остановился,

И сонм, за первым шедший по пятам,

Не зная сам – зачем, за ним столпился.

94. – Я без расспросов объявляю вам,

Что плоть на нем еще не знала смерти,

Вот почему он тень бросает там.

97. Не удивляйтесь этому; но верьте,

Что не без силы, свыше излитой,[112]

По тем стенам он мнит дойти до тверди.

100. Так мой учитель; их же честный строй:

– Вернитесь же: вон там гора поката,

И тылом рук нам подал знак немой.[113]

103. – Кто б ни был ты, в мир ищущий возврата,[114] —

Мне тут один из них проговорил:

Взгляни, не видел ли меня когда-то?

106. Я, обернувшись, взор в него вперил:

Был белокур, красив с лица и стана,[115]

Но бровь ему булат окровенил.

109. – Не знаю, кто ты, прямо, без обмана,

Сознался я. – Смотри ж! – он мне в ответ

И указал: в груди зияла рана.

112. И продолжал с улыбкой: – Я Манфред;

Я внук Констанцы, царский скиптр носившей![116]

Сходи ж, молю, когда придешь на свет,

115. К прекрасной дочери моей, родившей[117]

Сицилии и Арагоны честь,[118]

И ложь рассей, всю правду ей открывши.

118. Когда мне грудь пронзила вражья месть,[119] —

Я предался Тому в слезах страданий,

Кто всем прощает. Невозможно счесть

121. Моих грехов! Но размах мощных дланей[120]

У Благости безмерной так велик,

Что всех берет, кто слез несет Ей дани.

124. И если б понял смысл священных книг[121]

Козенцский пастырь, – тот, кого из злости

Климент на травлю вслед за мной подвиг,[122] —

127. То и поднесь мои почили б кости

У Беневенто, во главе моста,[123]

Под грудой камней на пустом погосте.