Бойня - [3]

Я приостановился. Мне стало тоскливо. Принцесса проследила мой взгляд, и снова заглянула мне в лицо. Я встретился с ней глазами и увидел, что она все понимает.

— Идите-идите, — сказала она. — Взвешивайтесь.

Я с благодарностью удалился, оставив ее разбираться с человеком, который, наверное, больше всего на свете хотел, чтобы меня лишили жокейской лицензии.

А возможно, и самой жизни. Мейнард Аллардек, бывший сегодня распорядителем на скачках в Ньюбери (о чем я временно забыл), имел множество причин, важных и не очень, ненавидеть меня, Кита Филдинга.

Наиболее важные причины были иррациональны, и потому бороться с ними было практически невозможно. Они произрастали из кровной вражды между нашими семьями, насчитывавшей более трех веков. Эта вражда породила немало кровавых деяний. Филдинги не раз убивали Аллардеков, а Аллардеки — Филдингов. Нам с моей сестрой-близнецом Холли дедушка с самого рождения внушал, что все Аллардеки бесчестны, трусливы, подлы и вообще достойны всяческого презрения. Мы, вероятно, всю жизнь так и пребывали бы в этом убеждении, если бы Холли, вопреки всей этой вражде Монтекки и Капулетти, не угораздило влюбиться в одного из Аллардеков и выйти за него замуж.

Бобби Аллардек, ее муж, вопреки всему не был ни бесчестен, ни труслив, ни подл. Это был очень приятный и доброжелательный человек, работавший тренером лошадей в Ньюмаркете. Благодаря этому браку нам с Бобби наконец удалось положить конец вековой вражде в нашем поколении. Но отец Бобби, Мейнард Аллардек, по-прежнему цеплялся за прошлое.

Мейнард так и не простил Бобби этого «предательства». Вместо того чтобы смириться с решением сына, старик лишь укрепился во мнении, что все Филдинги — а мы с Холли в особенности — воры, мерзавцы, вероломные и жестокие. К моей тихой и безобидной сестрице Холли все это явно не относилось, но Мейнард видел всех Филдингов исключительно в черном свете.

Холли мне рассказывала, что, когда Бобби сообщил отцу (дело было у них на кухне), что Холли беременна и что его внук волей-неволей будет носить в себе гены и кровь как Аллардеков, так и Филдингов, Холли показалось, что Мейнард вот-вот задушит ее. Он уже буквально тянулся к ее горлу — но вдруг отвернулся, и его стошнило в раковину. Холли это так потрясло! И Бобби поклялся, что ноги его отца больше не будет в их доме.

Мейнард Аллардек был членом Жокейского клуба и использовал все свое обаяние, чтобы занять самый высокий руководящий пост, какого он только мог достичь. Он уже был распорядителем на нескольких крупных скачках и теперь стремился пробиться в триумвират — троицу главных распорядителей Жокейского клуба, из которых раз в три года избирается старший распорядитель.

Для Филдинга, работающего жокеем, избрание Аллардека на пост, предоставляющий последнему практически неограниченную власть над любым жокеем, означало бы катастрофу. Отсюда проистекали более понятные причины ненависти Мейнарда ко мне: по ряду обстоятельств Мейнард не мог погубить мою карьеру, жизнь или репутацию, не погубив при этом самого себя. Об этом знали я, он и еще несколько человек — достаточно, чтобы во всем, имеющем отношение к скачкам, Мейнард был вынужден обращаться со мной достаточно честно.

Но, если он сумеет доказать, что я действительно жестоко обошелся с Каскадом, это позволит ему на совершенно законном основании лишить меня лицензии. Что он и сделает с превеликой радостью. В разгар скачки, охваченный вышедшими из-под контроля эмоциями, я просто не подумал о том, что он следит за мной с трибун.

Я вошел в весовую, сел на весы, потом вернулся к двери и встал так, чтобы можно было видеть то, что происходило снаружи. Прячась в тени, я наблюдал, как Мейнард разговаривал с принцессой. Выражение лица принцессы было самое что ни на есть любезное. Они обошли вокруг дрожащего Каскада, который по-прежнему дымился, несмотря на холод. Мейнард приказал Дасти снять с лошади широкую попону.

Мейнард, как всегда, выглядел безупречным, достойным и важным джентльменом. Этот внешний облик весьма помогал ему как в делах — он сделал себе состояние за счет других людей, — так и в продвижении по социальной лестнице, — он щедро жертвовал на благотворительность и никогда не упускал случая похвалить себя за это. Лишь сравнительно немногие люди, сумевшие разглядеть его низменную, грубую, жестокую душу, имели наглость оставаться равнодушными к его слащавой оболочке.

Из почтения к принцессе Мейнард снял шляпу и держал ее прижатой к груди. Его светлые седеющие волосы были скромно расчесаны на пробор. Он едва не извивался от желания угодить принцессе и в то же время очернить ее жокея. Я побаивался, что ему все же удастся убедить ее в том, что да, видимо, на этот раз Кит Филдинг действительно был жесток с ее лошадью...

Ну что ж... Рубцов на шкуре Каскада они не найдут: хлыстом я почти не пользовался. Соперник шел так близко, что когда я вскинул руку, то обнаружил, что буду подхлестывать не Каскада, а его лошадь. Мейнард наверняка видел, как я занес руку; но коня я гнал поводом, шенкелями и своей яростью.

На душе Каскада — если у него таковая имелась — действительно могли остаться рубцы, но на шкуре они не проступят.