Бойцы моей земли: встречи и раздумья - [9]

Михаил Исаковский становится гневным, когда речь заходит о холодных ремесленниках, которых почему–то кое–кто называет «песенниками».

— Что же нам делать, чтобы выправить положение на песенном фронте? Прежде всего песне нужно вернуть музыку, музыку подлинную, настоящую, которой ее лишили и каждодневно продолжают лишать всякие выскочки, лженоваторы, халтурщики. Во–вторых, песне нужно вернуть поэтическое слово, именно поэтическое, живое, а не какую–нибудь дохлую «рыбу»… — И старый мастер вспоминает недобрым словом тех «рыбаков» — текстовиков, которым вовсе нет дела до песни. Лишь бы сбыть побольше своей несвежей «рыбы»…

А ведь покровители подобных «рыбаков» сорок лет назад спокойно заявили в Музгизе молодому Исаковскому, что у него нет песенного таланта…

Лирик Михаил Исаковский бывает в стихах и колючим. Мне очень понравилось его стихотворение «Разговор с редактором», и я еще в армии его выучил наизусть.

Недавно сказал мне смоленский редактор:

— Напрасно ты, братец, суешься в газету, —

Ну где же в поэме общественный трактор? —

Я грустно заметил, что трактора нету.

В новой книге поэта «Под небом России» есть целый раздел фельетонов, шуток, эпиграмм. А совсем недавно я прочел хлесткое стихотворение «Нюня».

Помню, как мы, тогда студенты Литинститута, слушали беседу Исаковского о работе над песней. Большой ноэт–песенник воевал сразу на два фронта — с поставщиками дешевых эстрадных пятиминуток и псевдонародными стилизаторами.

— Мне не раз задавали вопрос о связи моего творчества с народной песней. Да, такая связь существует, и она часто бывает непосредственной. — И тут же Исаковский вспомнил, как из народного выражения «туманы, мои растуманы» в войну родилась его партизанская песня «Ой, туманы мои», а строки из украинской песни «Бисов батька його знае, чого вин моргае» послужили толчком к написанию довоенной песни «И кто его знает».

Студенты внимательно слушали.

— Ярким примером творческого использования фольклора может служить песня Некрасова «Коробейники». В эту песню Некрасов внес много фольклорного, но еще больше внес от себя, от своего таланта. В результате получился совершенно новый поэтический сплав, новое произведение большой художественной силы. И у нас нет права ни на какие скидки. А хорошие песни рано или поздно — все равно «воскреснут»!

В конференц–зале дружно захлопали.

И мне почудилось: не под гром гвардейских минометов, а под далекие весенние раскаты, на берегу широкой реки среди цветущих яблонь и груш русская девушка Катюша поет свою нестареющую песню о верности.

ЯРОСТЬ

Еще не ведая, что есть на свете поэт Николай Асеев, мы с детства знали его стихи и, конечно же, его знаменитую песню «С неба полуденного». Меня с малых лет восхищали задиристые строки:

Не сынки у маменек

в помещичьем дому,

выросли мы в пламени,

в пороховом дыму.

Эти слова отлиты из чистой стали в огне гражданской. Поэту удалось передать неудержимый натиск, ярость наступающей краснозвездной лавы, тревожную и прекрасную юность наших отцов.

Будет белым помниться,

как травы шелестят,

когда несется конница

рабочих и крестьян.

Что ни строка — афоризм, что ни строфа — стремительная экспрессия. Когда поешь эту песню, кажется: и сам скачешь с обнаженным клинком на лихом коне. Да такой песне надо поставить памятник, как стоит в степи под Каховкой памятник легендарной тачанке.

Страшно подумать, что поэтическая судьба Асеева могла сложиться совсем по–иному, не встреть он Владимира Маяковского. Вот кто помог другу выбраться из чахлой рощицы «искусственных пальм» декаденствующего формализма. Влияние яростного «горлана–главаря» на творчество Асеева было, безусловно, самое благотворное. Но не обошлось и без издержек. Солнце может согреть, а может и опалить. Иногда казалось, что Маяковский «подминает» Асеева, и тот, теряя самобытный голос, так свободно звеневший в «Синих гусарах» и других шедеврах, начинает в поэзии копировать неповторимого Владимира Владимировича.

Тем радостнее и удивительнее было читать замечательную поэму «Маяковский начинается», где, как Эльбрус под солнцем, встает живой образ великого поэта и нет ни капли подражания ему. Здесь Асеев остался Асеевым. Это его страстная проповедь и в то же время проникновенная исповедь. Довоенная молодежь знала поэму наизусть. Она захлестывала наши сердца своей любовью к революции и ее певцу — Маяковскому.

Мне легко представить, как декламировал целые главы этой поэмы бесстрашный и застенчивый паренек из маленького Острогожска — Василий Кубанев, который перед самой войной постучался в квартиру Асеева. Что их так роднило — юного очкастого книголюба и седеющего поэта? Жгучая ненависть к его препохабию Мещанству, чью родословную темпераментно и зло написал Асеев:

Ловчитесь,

примеривайте,

считайте!

Ничем вас не сделать

смелей и новей,

весь круг мирозданья

сводящих к цитате, — подросших

лабазниковых сыновей.

Вася Кубанев разделял эти гневные мысли Асеева. А вот как он отхлестал противников Маяковского:

Стояла и орала критическая орава.

Чего орала, от чего орала?

Кто дал орать ораве право?

Прошло уже много лет, как нет Василия Кубанева, но он живет в книге «Идут в наступление строки», составленной из его стихов, фельетонов, дневников, писем, собранных по крупицам его другом Борисом Стукалиным. Фашистская бомба уничтожила дом и рукописи юного поэта и публициста. Но есть на свете верные друзья, свято хранящие каждую строчку погибшего бойца.