Бояре висячие - [21]
…Холмогоры, где местный архиепископ Афанасий — де Брюин отмечает, что он высокообразован и любитель искусств, — устраивает в честь путешественника пышный прием.
«Относительно зданий ничто не показалось мне так удивительным, как постройка домов, которые продаются на торгу совершенно готовые, так же как покои и отдельные комнаты. Дома эти строятся из бревен или древесных стволов, сложенных и сплоченных вместе так, что их можно разобрать, перенести по частям куда угодно и потом опять сложить в очень короткое время».
…Вологда, где де Брюин останавливается в доме одного из обосновавшихся здесь голландских купцов, — город с каменными и деревянными церквами редкой красоты. Де Брюин сообщает, что город этот служит украшением всей страны и что вологодский собор — творение итальянского зодчего, построившего один из соборов в Московском Кремле.
Еще один из «знатнейших» городов Московии — Ярославль. Наконец, подробно описанный Троицкий монастырь, будущая Троицко-Сергиевская лавра, больше напоминавший де Брюину крепость, с живописной россыпью его богатейшего Сергиева Посада. И среди самых разнохарактерных подробностей точное перечисление деревень, расстояний, самого способа езды.
Как не отметить, что в Московии для путешествия надо было иметь собственные сани, а уже к собственным саням нанимались ямщики с лошадьми. Необычно и само устройство саней. Задняя стенка обита рогожей, все остальные — кожей или сукном от сырости и снега. Ездок укладывался в сани как в постель, под вороха шуб и обязательную полость из меха или подбитой сукном кожи. Езда была на редкость спокойной, не больше пяти верст в час. Лошадей меняли каждые пятнадцать верст. Итак, ровно через полмесяца по выезде из Архангельска де Брюин оказался в Москве. Только что наступил новый, 1702 год.
Москва, Москва…
Это оказалось совсем не просто — определить для себя Москву. Облик города, дома, улицы — все отступает перед первыми впечатлениями московской городской жизни, слишком многолюдной, слишком шумной и конечно же необычной.
На второй день по приезде де Брюина — Крещение — праздник водосвятия. И путешественник боится пропустить какую-нибудь подробность в этом сказочном зрелище на льду.
«В столичном городе Москве, на реке Яузе, подле самой стены Кремля, во льду сделана была четырехугольная прорубь, каждая сторона которой была в 13 футов, а всего, следовательно, в окружности прорубь эта имела 52 фута. Прорубь эта по окраинам своим была обведена чрезвычайно красивой деревянной постройкой, имевшей в каждом углу такую же колонну, которую поддерживал род карниза, над которым видны были четыре филенки, расписанные дугами… Самую красивую часть этой постройки, на востоке реки, составляло изображение Крещения…»
Но странно, отдавая должное мастерству живописцев, де Брюин не поинтересовался ими: как живут, что собой представляют. Может, не увидел никакой разницы с их европейскими собратьями? Да и откуда ему было узнать, что каждый русский живописец в те годы — доверенное лицо самого Петра. Да, узнать, передать познанное другим — это то, чему должно было помочь искусство. И сам художник. Ибо, убежден Петр, человеку, занимающемуся таким искусством, понятен и близок смысл всех происходящих в государстве перемен. Он не повернет к прошлому, не изменит духу реформ. И вот сопровождают живописцы — никто другой! — транспорты с оружием, чтобы «доглядеть всякое воровство». Наблюдают за изготовлением и распределением только что введенной гербовой бумаги, проверяют военного значения стройки — те самые живописцы, кто писал шатры над прорубью Москвы-реки (с рекой де Брюин все-таки ошибся: Яуза оставалась в стороне).
Спустя еще несколько дней по приезде де Брюина пришло известие о победе русских войск над шведским генералом Шлиппенбахом, и совсем особый праздник — представление из живописи и иллюминаций. Де Брюин видел достаточно всякого рода праздников, но здесь иное — наглядный урок и пояснение зрителям, что, если пока еще не все благополучно складывается в войне со шведами, победят все же русская правда и русское оружие. «…Около 6 часов вечера зажгли потешные огни, продолжавшиеся до 9 часов. Изображение поставлено было на трех огромных деревянных станках, весьма высоких, и на них установлено множество фигур, прибитых гвоздями и расписанных темною краскою. Рисунок этого огненного потешного увеселения был вновь изобретенный, совсем непохожий на все те, которые я до сих пор видел. Посередине, с правой стороны, изображено было Время, вдвое более натурального роста человека; в правой руке оно держало песочные часы, а в левой пальмовую ветвь, которую также держала и Фортуна, изображенная с другой стороны, с следующею надписью на русском языке: «Напред поблагодарим бог!» На левой стороне, к ложе его величества, представлено было изображение бобра, грызущего древесный пень, с надписью: «Грызя постоянно, искоренит пень!» На 3-м станке, опять с другой стороны, представлен еще древесный ствол, из которого выходит молодая ветвь, а подле этого изображения совершенно спокойное море и над ним полусолнце, которое, будучи освещено, казалось красноватым и было со следующею надписью: «Надежда возрождается»… Кроме того, посреди этой площади представлен был огромный Нептун, сидящий на дельфине, и около него множество разных родов потешных огней на земле, окруженных колышками с ракетами, которые производили прекрасное зрелище, частью рассыпаясь золотым дождем, частью взлетая вверх яркими искрами».
