Бой не вечен. Гарантирую жизнь - [8]

Егор повернулся к монаху, вскочившему и вставшему в позу корейского бойца тхэккён: левая нога слегка согнута в колене, правая впереди и опирается о пол лишь носком, руки согнуты перед грудью особым образом, пальцы растопырены, – покачал головой.

– Я вас умоляю, поручик. Забирайте своих «шестерок» и идите отсюда со всей возможной поспешностью. И запомните: сюда больше не приходите, мое терпение тоже имеет пределы.

– А то что? – хмыкнул монах, расслабляясь.

– Храму придется тратиться на лечение таких, как ты и твои мордовороты.

Крутов вернулся к своим ученикам, понявшим, что учитель продемонстрировал не свои возможности, а возможности пропагандируемого им вида борьбы, и продолжил занятия. Четверка несостоявшихся проверяльщиков, ведомая монахом (какой он, к черту, монах – самый настоящий боевик!), убралась из зала. А после занятий к Егору подошел Марат Катуев и сказал с восторженным блеском в глазах:

– Ловко вы их успокоили, учитель! Я у них был и видел… они тоже тренируются, но совсем не так, как мы…

– Вероятно, их инструктор – кореец.

– Я не об этом. У них совсем другой подход… более жестокий… и работают они в полном контакте…

– Мы тоже будем работать в полном контакте, но без травм и переломов. Хотя я буду учить вас в основном обратному – бесконтактному воздействию.

– А ваши приемы… ну, как вы с ними справились… это дим-мак или русбой?

– Скорее ни то, ни другое. Есть древнерусская система психофизического совершенствования, приемы которой не менее эффективны, чем восточные.

– Вот бы мне научиться!

– Будешь тренироваться, – улыбнулся Егор, – а главное – думать, – научишься.

После этой стычки с адептами Братства Черного Лотоса Крутова оставили в покое, а монахи стали появляться в Жуковке гораздо реже, но Егор чувствовал тяжелое влияние храма на психологическую обстановку в этом районе, понимал, что храм обычным религиозным центром не является, а скорее всего является центром подготовки бойцов для какой-то крутой структуры типа Российского Легиона, однако вмешиваться в дела этой организации бывшему полковнику хотелось меньше всего. Хотя, с другой стороны, он осознавал, что его мирное спокойное сидение в Брянских лесах не продлится долго. Он был Витязем, пусть и не опытным, и должен был служить Сопротивлению и Роду в соответствии со своими знаниями и навыками человека боя. Молчание же Предиктора, руководимого волхвами, оберегающего внутреннее российское пространство, вполне объяснялось соображением: Крутова испытывали на терпение и умение ждать. Хотя вполне возможен был вариант, что его просто оставили в резерве.

Солнце спряталось за тучи, и сразу похолодало.

Егор очнулся от воспоминаний, вернулся в спортзал, где уже начали разминку его ученики – сорок с лишним душ, готовых идти путем самореализации и совершенствования не навыков боя, а своего собственного мировоззрения, отношения к миру и человеку.

Вечер прошел, как обычно, спокойно, без напряжения, в меру весело и непринужденно. Мальчишки и девочки, поверившие в чудесную силу древнерусского стиля (Крутов начал понемногу давать им элементы боливака – составной части живы), в наставнике своем души не чаяли и повиновались ему беспрекословно, с удовольствием, что, естественно, отражалось и на их эмоциональном состоянии, и на поведении в быту. Катуев-старший в последнюю встречу признался Крутову, что поражен изменением привычек сына: Марат перестал слушать жуткий ритмичный грохот и вопли, которые он раньше называл музыкой и песнями, а главное – вышел из своего интравертированного закомплексованного мирка, куда его загнала жизнь, и все чаще пугал мать тем, что предлагал убрать в доме, вымыть посуду или сбегать в магазин за продуктами.

Закончив тренировку, Егор побеседовал с ребятами на разные философские темы: излюбленной была тема рождения Вселенной, тайны космологии, – и спустился из спортзала школы во двор, где стоял его железный зверь «Лэнд-Круизер», не боявшийся деревенского бездорожья.

Егор вспомнил случай, когда он возвращался вечером домой после занятий в школе в снегопад и остановился перед мостом через Березну, на окраине Фошни, чтобы выйти и протереть лобовое стекло; дворники не справлялись со снегопадом. И в это время в корму джипа въехал следовавший из Жуковки рейсовый автобус, который Крутов обогнал с минуту назад.

Егор подскочил к старенькому «пазику», рванул дверцу, чтобы высказать водителю все, что он о нем думает, и увидел побелевшего пожилого шоферюгу с испуганными умоляющими глазами.

– Прости… вот, бери все деньги… тут триста сорок… у меня четверо детей… я отработаю, только не бей… ну не работают у этого ящика тормоза, проклятые! И снег ишшо…

Егор похлопал его по колену, деньги, естественно, не взял, закрыл дверцу и вернулся к джипу, унося в душе взгляд шофера, не ожидавшего такого поворота событий.

А джип практически не пострадал, только в заднем бампере появилась вмятина…

Машина выехала на окраину Жуковки, миновала Старые Месковичи слева, Гришину Слободу справа. Джип обогнал чью-то заляпанную грязью «Ниву», но вообще движение по дорогам района было редкое и замирало вовсе с наступлением темноты, что объяснялось разными причинами, не только плохим состоянием дорог и отсутствием у крестьян личного транспорта, но и нередкими случаями грабежа частников. На крутовский джип, правда, местные бандиты пока не покушались, зато в деревнях они действовали почти в открытую, зная, что сил у районной милиции мало, а участковых милиционеров можно купить. Так, например, дед Осип рассказал Егору историю, от которой тот снова почувствовал приступ «острой моральной недостаточности», а попросту говоря – ненависти к тем, кто паразитировал на трудовом народе, отбирая у него последние крохи, отбивая охоту к любому проявлению независимости и предприимчивости.