Ботфорты капитана Штормштиля - [65]

— Но он может пойти коверным! Или на конюшню. Зачем там вестибулярный аппарат? — не сдавался Тошка.

— Может… Может. Но, видишь ли, есть на земле профессии, которые берут человека в плен. Полностью, на весь его век. И просто состоять при этих профессиях, быть около них, смотреть, но не участвовать — нельзя, невозможно. Это во сто крат больнее, труднее, чем резко порвать, уйти, найти себе новое дело. — Дядя Гога помолчал, потом, видя, что Тошка продолжает упорствовать, добавил: — Можно ведь не ходить на маршруты, не жить в палатке, не таскать рюкзаки с образцами и все равно оставаться геологом.

— Как это?

— Да очень просто. Сидеть себе в управлении и заниматься обработкой чужих материалов. Помогать в обобщении собранных данных. Тоже нужное дело. И не надо будет есть пальцами мамалыгу. И хоть каждый день ходи в парикмахерскую. Но я бы чувствовал себя в подобном случае лишь находящимся при геологии, не больше. Вот и Володя. Я его знаю — он не согласится на половинку…

Тошка часто вспоминал этот разговор с дядей Гогой. Профессия, которая берет тебя в плен навсегда и без остатка! До сих пор он знал одну такую — профессию моряка. Оказывается, и геологи тоже тоскуют, если их руки не касаются нагретых солнцем или холодных от утренней росы камней.

А цирковые артисты — когда нет у них под ногами упругих опилок, а над головой — стеклянного неба, украшенного горящими звездами софитов. Они тогда, как моряки, которые сошли на берег и все оглядываются, оглядываются — видно ли еще взъерошенное ветром море и белые крылья улетающих за горизонт парусов.

Тошка вспомнил капитана порта, усатого и красноносого, в фуражке с громадным крабом. Он тоже, выходит, был только «при море» и не зря однажды жаловался Тошкиному отцу:

— Ну, какой я капитан? Одно название. Лучше б уж назвали директор порта или там заведующий… Капитан! Само слово чего стоит! И я был капитаном. Ходил во все порты мира, дважды тонул. Это была жизнь! А сейчас я ругаюсь с капитанами, штрафую капитанов, а сам лопаюсь от зависти к ним, разнеси меня торнадо на все тридцать два румба!..

— Ты будешь держать совок, как положено добросовестному младшему коллектору? — Володя сердито посмотрел на Тошку сверху вниз. — Как тюкну сейчас зубилом по лбу!

Он снова взгрызся в породу своим немудреным инструментом. Колкие, серые крошки полетели в совок.

— И чего мы потеем с этими пробами? — ворчал Тошка, прижимая животом ручку совка. — Все равно их выбросят, если мы найдем барит.

— Не выбросят.

— Выбросят. Кому они будут нужны, если барит уже найден! Что по ним тогда искать?

— По ним составят представление о геологическом строении района. На наше место придут разведчики, нароют шурфов, канав, точно определят мощность месторождения и где они там, под землей, пласты эти. А потом уж появятся эксплуатационники и начнут разработку, и пойдет барит вниз, к станции и дальше — куда надо.

— Ишь ты, как разузнал все! Не хуже Ираклия Самсоновича объясняешь.

— А ты думал! Я мужик въедливый, люблю, чтоб полная ясность имелась. А иначе и вправду нудно долбить эту черовтову гору. — Володя в последний раз стукнул кувалдой по зубилу, потом выскреб из бороздки оставшиеся крошки. Ну, как, веселее стало держать совок, когда узнал что к чему?

— Веселее. Прямо со смеху помереть можно.

— Ладно, следующую борозду рубишь ты, а я держу свой крошкособиратель.

Рубить следующую борозду не пришлось. Сверху, где работал дядя Гога, донеслось дребезжащее звяканье.

— Шабашьте, гражданы негры! Шабашьте-е! — кричал дядя Гога, гремя ложкой в пустом котелке. — Наступает благословенный час обеда! Все едят, никто не работает! А-ла ла-ла-ла! Шабаш!..

Тошка высыпал в бязевый мешочек содержимое совка, помусолив огрызок химического карандаша, поставил номер. Теперь можно было отправляться за дровами, что тоже входило в Тошкины служебные обязанности.

Интересные это слова — служебные обязанности. Это значит — хочешь не хочешь, а делай. Это тебе не уроки, которые, в крайнем случае, можно и не выучить. Здесь, если не сделаешь — товарищей подведешь или заставишь их за себя работать. Вот так. Надо собирать дрова…

Когда он с охапкой сухого плавника подошел к месту бивака, дядя Гога, засучив рукава, уже нанизывал на шампуры куски ярко-красного мяса. Шампуры, вырезанные из прутьев орешника, были длинные и острые, как шпаги мушкетеров.

— Шашлык из медвежьего мяса по сравнению с бараньим или там свиным шашлыком, — разглагольствовал дядя Гога, — все равно, что шапито по сравнению с каменным цирком. Вроде каменный и лучше, и красивее, а нет того особого, как говорят французы, шарма, очарования, что ли, которое присуще старым провинциальным циркам с брезентовым куполом.

— В шапито теснота, — не согласился Володя. — И сквозняки, как в трубе. Шапито свое отжили.

— Жаль, жаль, что отжили… — Дядя Гога взялся за новый шампур. — Я это к тому, что придет время, и отживет наш добрый геологический молоток. И младшие коллекторы не будут больше потеть с фанерным совком системы Костерро-четвертого. Просто уважаемый Ираклий Самсонович и, скажем, я усядемся в специальный геликоптер и полетим над горами и долами, посылая вниз какие-нибудь невидимые лучи. — Дядя Гога воткнул в землю шампур. — Вот так — вертикально, вниз. И перед нами на экране начнут плясать всякие спирали и синусоиды, и по ним мы будем как дважды два — четыре знать, где залегает барит, где молибден, где медь, где никель и вообще все что хотите. Мы будем одеты в белые сорочки с галстуками, на обед нам подадут котлетки по-киевски и никакого чеснока. Ни зубчика! А молотки и зубила будут лежать под стеклом в музее истории геологии.