Босиком в голове - [43]

— Послушай, Колин, ты теперь связал свою жизнь с эскалацией и думаешь, что я и все остальные забыли о том, что ты сделал с моим супругом, теперь еще и эта история, все эти смерти, у всех мозги теперь набекрень, а виноват опять-таки ты.

— Ты был кактус рождественский цветом своим он слепил и тогда грузовик как весна ты никогда не поймешь этого детка. Не надо там быть. Во всем виновата та скорость с которой…

— Скорость здесь ни при чем ты его убил мужа моего ты и теперь ты пользуешься моим телом как своим скотина наверное теперь и у меня мозги не в порядке если я не кричу значит у меня нечем кричать значит я конченый человек.

И сказала вдруг Марта:

— Ангел мой, мы с тобой теперь вроде как сестры.

И все началось сначала.

Анджелин, слегка пошатываясь, вышла наружу. Часть соплеменников заметила ее, часть заметивших ее заметила и то, что лицо ее помято, а глаза печальны, но это никого не взволновало. В те времена люди были слишком заняты собой для того, чтобы обращать внимание на других. Время это было по-своему замечательным — ушедшие в себя люди были напрочь лишены агрессии, поскольку последняя могла возникнуть лишь вследствие усвоения схемы, в которой существовали бы как «Я» так и «не-Я», что было невозможно. Анджелин. Она была в надире и сейчас послала бы подальше и Чартериса, и Руби Даймонда, вздумай они домогаться ее (ах, Руби Даймонд — он то и дело играл для нее инфразвуковой блюз, от которого все внутри у нее начинало мягко пульсировать). Даже для нее, казалось бы, привычной ко всему, происходящее было чем-то из ряда вон выходящим. Можно было подумать, что дожди войны, не прекращая, лили в этом самом месте с самого ее, войны, начала — ее качало от избытка мыслей, заигрывавших с ней. Спектр мысли то и дело становился зримым, сверкая всеми мыслимыми цветами и оттенками. Она старательно обходила ползавшие по улицам облачка тумана, из которых щерились ущербные знакомые рожи. Какая гадость. Теперь уже кустики, красавцы-вязы, расцвеченные церебральною зарей, а по стволам ползает молодь земнородных — жабы с измятыми обвислыми крыльями, свинцовые птицы и эти новые твари, у которых даже и названия нет, и крадутся-то они всегда так осторожно, что их замечаешь слишком поздно, для того чтобы разглядеть по-настоящему.

Нечто подобное, но совсем в ином роде испытывал и Николас Боурис. Ему казалось, что он слышит звуки заиндевевших в высоте небесной труб. В нем тоже жило больше чем он вмещал мог вместить сейчас же вниманием его владел некто Кассий крестовый мотопоход а здесь в бассейне вода на удивление приятна и прохладна. Дородное тело без единой волосинки. Его цветок гиацинт кругом растения зловонный теплый воздух — царство клубневых. И хватит на этом Кассий отстранив от себя новую нимфу по-нептуньи на дно, в зубах трубка. Лежит на дне бассейна словно в трансе, ласкаемый водорослями, нежно поглаживающими его рыхлую плоть, глядя на глупого карпа, тыкающегося ему в живот, на мясистые листья растений.

Грустный вуалехвост с тоской смотрел ему в глаза. Боурис поспешил вернуться на поверхность, в мир людей, — теперь уже венчанный гиацинтами.

— Твое предложение не вызывает у меня особых возражений. Условие то же, что и всегда, — я сделаю все так, как захочется мне, а не кому-то там еще. Из этого можно конфетку сделать! «Чартерис — Урок Вождения» или еще что-нибудь в том же роде. Можно и по-другому. Скажем так — «Пункт Игрек». Как тебе такое название — а? Первый в истории фильм о постпсиходелическом человечестве. Кульминация — трагедия на трассе. В аварии гибнет и главный герой, но не проходит и минуты, как он вновь появляется перед зрителем! Вот тебе телефон — свяжись с моим ассистентом и скажи ему, что он должен срочно подыскать человека на роль Чартериса. Кстати, пусть поразмыслит о том, как мы будем решать сцену аварии. Я говорю о ее участниках.

Он белым кашалотом взмыл в воздух, и тут же заиграл оркестр. Глаза его горели — под мафии крылом снимать кино, возглавить съемочную группу смерти — что может быть заманчивее? Самым известным из его фильмов была лента под названием «Праздный труп», в которой модно одетый белый неспешно убивал негра на вертолетной площадке. Роль негра исполнял человек с улицы, согласившийся пожертвовать своею жизнью ради искусства. Теперь же ему предстояло сотворить нечто куда более масштабное — исследование проблем смерти продолжалось, и главным изыскателем был он, непревзойденный Николас Боурис.

Не мешкая ни минуты, Боурис принялся отдавать распоряжения. Красавица-нимфа помогала ему.

Машина пришла в движение.

Съемки фильма должны были начаться как можно раньше, это позволило бы снять все потребные реалии не сходя с места. В архивах можно будет порыться и потом. Достаточно снять что-нибудь сейчас, затем прогнать сцену аварии и только. Все остальное уже готово. Тут и «Праздный труп» пригодится, особенно та сцена, где Оптимист пытается обрести свое место в пространстве. Оптимист шагает по широкой белой полосе, руки в стороны. Камера сверху — видны только его голова, руки и сама белая полоса. Камера начинает двигаться по сложной траектории — его плечо в самом углу, полоса же вдруг взмывает ввысь, зависая над ним. Новый план — огромный глаз — Оптимист идет по краю века. Камера уходит еще дальше. Огромный глаз коня, вырезанного из гигантской скалы, вросшей в гору. Теперь в кадре вся эта гора — Оптимист, естественно, уже не виден. Движение камеры продолжается, и мы видим, что этот каббалистический конь выгравирован на стальной блестящей пластинке, что, однако, нисколько не сковывает его в движениях. Что это — никому не ведомо. Снова человек в белом костюме. Он садится на коня верхом, при этом плоть его мгновенно усыхает. Скелет в белом костюме на каменном коне едет по склону горы, время от времени покрывающемуся рябью неясного происхождения. И все это только гравюра. Фурор офорта.