Босиком в голове - [22]

Насколько он помнил, об этом они и говорили весь этот долгий день. Впереди высокая глухая стена. Грязный людный город, прогнивший насквозь, черный. И все же город этот источал радужную ауру возможностей, для которых Брейшер был явно мелковат. Чартерис уже начинал улавливать общую схему мироздания. Подобно отважному матросу встречал он валы, катившие на него из будущего, — он был не столько выше, сколько дальше их — олуха Брейшера и его супруги Ангелины, женщины с бледными бедрами, что шла параллельным курсом. Множество вариантов, множество альтернатив — об этом он и будет говорить в следующий раз. Силы его росли час от часа — он в очередной раз изумился этому обстоятельству, вспомнив попутно о том, что некогда нечто подобное происходило и с его отцом. Брейшер схватил его за ворот промокшего насквозь плаща и поднес к лицу кулак. Неистовый безмозглый человек.

— Слышишь, ты! Я тебя убить должен!

Мимо несутся машины. Проспект Великого Освобождения.

Кулак прямо перед носом; дышит, полуоткрыв рот; желтые кривые зубы. Впрочем, все это блажь, лучше подумать о том, как он им это преподнесет. Вы, жители центральных графств, отличаетесь от всех прочих обитателей этой планеты.

Вы — избранники судьбы. Я приехал к вам издалека — с самых Балкан — вы знаете, где это? Я приехал именно затем, чтобы сказать вам: вы — избранники судьбы! Теперь о дорогах. Они построены не сегодня и не вчера, мы умираем на них и живем ими. Это нервные волокна нового мира. Вы спросите меня — почему я говорю о дорогах? Я отвечу вам. Вам, избранникам, надлежит повести за собой весь этот мир. Мы должны вернуть ему определенность — это наш долг! Нет, нет — так не пойдет. Здесь надо как-то помягче. Лучше на этом сейчас не циклиться — в нужное время слова придут и сами. Мы плачем, Чартерис. Их песня. Он слышал ее. Да! Не повести — избавить! Психоделические бомбы погрузили Европу во тьму, ей не смогла помочь даже нейтральная Франция — впрочем, удивляться здесь особенно нечему — французы всегда отличались крайним шовинизмом. Когда-то я был материалистом, мало того, я был даже коммунистом! Но потом пришли новые времена, старый мир рухнул, его уже нет — понимаете? У нас появилась уникальная возможность — освободиться от векового сна и умертвить древнего змея!

Вы не сможете обойтись без новой многомерной логики — только она отвечает новому порядку вещей, старые системы вам уже не помогут. Лик Ангелины — вся ушла в будущее. Перед лицом кружит кулак. Автомобили, Ангелина, смоль кос, горящие глаза. Страха людина. Как странно, все мои метания были лишены смысла, пока я не оказался в этом месте. Всюду женщины, а я холоден как лед. Никаких женщин. Как странно, отец, я ведь тогда стоял на том берегу, ну ты понимаешь, просто я никак не мог переправиться через эту чертову реку.

— Я здесь проездом, на самом деле я направляюсь в Шотландию — там меня ждут не дождутся. Задержался я здесь, конечно же, не случайно — на то у меня были свои причины, когда-нибудь я вам их открою. Пока же слушай! Дихотомии «белое-черное», «да-нет» больше не существует! Теперь мы имеем дело с целым спектром возможностей. Если ты будешь исходить из этого, проиграть ты просто не сможешь, в противном же случае — пиши пропало! Пришло время думать по-новому, изыскивать или, вернее, созидать новые пути! Я знаю — тебе это по силам!

И тут Брейшер ударил его. Мир движения, вспыльчивый безмозглый флегматик, кулак. Он посмотрел на руку, ударившую его, и тут же увидел то, чего Брейшер не мог бы заметить при всем желании, — он увидел силовые линии судьбы, связывающие владельца руки с мирозданием. Рука была бесчеловечной. Урбанистическое тело. Транспортные артерии. Удар пришелся в челюсть.

Многомерная логика приложима и к подобным экстремальным ситуациям. Я должен остановиться на каком-то значении меж «был бит» и «не был бит». Итог бит, но не сильно.

Он услышал крик Ангелины. Та умоляла Фила успокоиться. Прийти в себя. Как бы не так. Судя по всему, ПХА-бомбы не оказали на Ангелину заметного воздействия, если она и пострадала от Психоделической Войны, то лишь косвенно: лишившись семьи и страны. Впрочем, лучше с выводами не спешить. Чартерис принадлежал к сторонникам теории, в соответствии с которой женщины пострадали в этой войне куда меньше мужчин. Опять кричит. Она его влекла — она сама, не голос ее, не голос — мертвые деревья родины во мраке, безобразные жабы, ехидны и чей-то крик. Ангелина.

Брейшер изготовился для второго удара, и в тот же миг Чартерис схватил его за ворот допотопного синего пальто. Дерьмо. За Брейшера спиной на той стороне Великого Освобождения старинное здание, сложенное из лечестерширского грязно-желтого песчаника, новая пристройка, стекло и сталь. Лесенка. Рядом — женщина. Поливает цветок в кадке. Чартерис видел его очень ясно — немного на себя и с силой от себя — на ту сторону Великого Освобождения к маленькой медной леечке.

Грузовик, несшийся с севера, взял в сторону. «Кортина» старой модели перелетела через бордюр и смела стальное крылечко и медную леечку. В следующий миг ее сокрушил фургон, принадлежавший почтовому ведомству. Грузовик тем временем подмял под себя машину, выскочившую из-за поворота. Скрежет и лязг. Еще одна машина врезалась в стену в полуметре от того места, где стояли Чартерис и Ангелина, и тут же обратилась в нечто, не имеющее имени, — разверзшиеся швы, скудность праха. Мгновенные снимки. Машины-быки. Пастух.