Босиком по краю моря - [8]

– Ну, кто, скажите, выдержит такого зануду?! Ну, одет он хорошо и говорить умеет, да что с того? Он цепляется, как заноза!

Рита Коробицина усмехнулась:

– Женя, но он профессор МГУ! Он на симпозиумах и конференциях выступает! Из «ящика» не вылезает!

– Ну, положим, на телевидение не одного его приглашают – у нас на кафедре полно таких, – возразила Лена Титова.

Женя насмешливо поглядела на подруг:

– Девочки, ерунда полная! Это только поначалу интересно. Когда он тебя загрызет до костей, тебе будет наплевать, что он профессор и у него интервью берут. Понимаете, мужчина не должен быть дураком, жадиной и занудой. Тогда есть шанс ужиться с ним.

Подруги расхохотались:

– Женя, ну вы друг друга стоите. Тебя он, кстати, терпеть не может. Как и ты его.

– Да, мне он неприятен. Но как бы ему ни хотелось прицепиться ко мне – не получится. Я его предмет знаю на «отлично». Я знаю даже больше, чем он нам дает. Поэтому и врасплох он меня не застанет.

Да, все было так, как говорила Пчелинцева. Суржиков при каждом удобном случае делал ей замечания. Он беспощадно правил ее письменные работы, а после докладов засыпал провокационными вопросами. Но Женя удар держала. Она не только порой дерзила, ссылаясь в своих ответах на авторитет иных источников, не тех, которые были рекомендованы профессором, она всем своим поведением давала понять, что ее совершенно не волнуют придирки, поскольку она их относит на счет личного отношения, а не ее знаний.

– А личная неприязнь недопустима при оценке работы студента, – сказала она Суржикову, отвоевывая очередную отличную оценку.

Вадим Леонидович сам не понимал, почему так цеплялся к этой худющей брюнетке. Она всем своим видом напоминала ему узкие щипцы, которыми можно зубы драть. «Или нервы тянуть!» – бурчал про себя Суржиков после каждого столкновения с Женей.

Однажды он не выдержал и пожаловался куратору группы:

– Я считаю, что все же должен был предел демократии. Понимаете, эта Пчелинцева ведет себя на грани неприличия. Иногда кажется, что сам не замечаешь, как проглатываешь ее хамство! Надо что-то делать!

– А что же мы тут в деканате можем сделать, если жалуетесь на Пчелинцеву только вы один. Голубчик, найдите общий язык с этой пусть немного задиристой, но умной и талантливой студенткой! У нас таких не очень много. Бросаться такими выпускниками университету негоже. Мы должны держаться за них. Холить и лелеять, – отвечала со смиренной улыбкой Зоя Ивановна – куратор, преподаватель русского языка. Она недолюбливала пижона Суржикова с его теплыми яркими шарфами, коротенькими брючками и голыми щиколотками. Она отдавала должное – он был хорошим преподавателем, неплохим исследователем, свои научные работы он написал сам, будучи очень молодым, и они заслуживали самой высокой оценки. Но… Но Зоя Ивановна его не любила. И очень радовалась, что нашлась на курсе такая Пчелинцева, которую, судя по всему, тоже раздражает этот сорокапятилетний хипстер.

Суржиков ушел ни с чем. Пчелинцеву, оказывается, все любили. И никому не мешали ее упрямство, заносчивость и гонор.

На следующем занятии Вадим Леонидович попытался сменить тактику. Он похвалил без всяких «но» работу Жени, задал несколько вопросов и после ее ответа повернулся к аудитории и сказал:

– Вот пример безукоризненного ответа.

Пчелинцева нагло и победно усмехнулась прямо в глаза Суржикову. Тот ответил взглядом исподлобья, в котором отчетливо читалось объявление войны. Женя всегда сидела в первом ряду, и этот безмолвный диалог никто не заметил. «Ах ты, стерва! Не хочешь по-хорошему?! А чего же ты хочешь? Вот так бездумно, по настроению выпендриваться, поправлять меня, вступать в бесконечные споры?» – подумал Вадим Леонидович и тут же поклялся испортить Пчелинцевой остаток учебы.

Через мгновение прозвенел звонок. Перекрывая нарастающий гул, Суржиков сказал:

– Пчелинцева, будьте любезны, подойдите ко мне.

Женя не спеша собрала книги и подошла к кафедре. В аудитории, кроме них, уже никого не было. Суржиков перебирал стопки бумаг, Женя терпеливо ждала, пока он заговорит.

– Евгения Ильинична, ты бы взяла себя в руки!

Женя от неожиданности вздрогнула – сочетание имени-отчества с местоимением «ты» прозвучало криминально-пошловато.

– Понимаешь, мне на твои выходки наплевать. Это ты себе кажешься крутой и умной. А на деле ты еще дура. Маленькая дура, которая возомнила о себе невесть что. Тебе кажется, что твоя смазливая мордочка и школьный аттестат с пятерочками дают тебе право умничать на моих занятиях? Нет. Нос не дорос. Мне плевать на тебя. Но мне не наплевать на других. Ты им мешаешь. Пока я пререкаюсь с тобой, они не учатся. Они не могут получить то, что я обязан им дать. Поэтому прошу по-хорошему – заткнись на моих занятиях.

Суржиков это все говорил приятным, тихим голосом, улыбаясь. И жесты у него были спокойные. Со стороны могло показаться, что они культурно беседуют о чем-то.

Женя почувствовала, что у нее зашумело в ушах. И щеки стало покалывать, а руки сделались ледяными. Суржиков уже собрал все свои вещи и двинулся к выходу. Вдруг он обернулся и с презрением сказал:

– Рыдать собираешься? Правильно.