Босфорская война - [61]

Вот такую поразительную картину увидели московские послы под боком у великой столицы. Результат казачьего набега, по их наблюдениям, был весьма значительным: нападение, произведенное в середине лета, еще живо ощущалось в середине осени, причем на большом пространстве Прибосфорского района.

«А на морскую протоку, — заключает список, — пришли октября в 12 день и стали, не доходя Царягорода за 10 верст, в селе в Бейкусе (Бейкозе. — В.К.); а корабль их пришел к ним на завтрея их приходу, октября в 13 день». В тот же день посольство прибыло в Стамбул. Везир, естественно, делал И. Кондыреву упреки за набеги донцов и требовал их унять. Посол в ответ заявлял, что они «воры» и на море ходят самовольством, и в свою очередь требовал запретить азовцам грабить русские украины.

Согласно Т. Роу, казаки не ограничились нападением на морское побережье, но действовали и в самом Босфоре. В письме сэру Фрэнсису Нэзерсейлу в Гейдельберг, отправленном послом 1 июля 1622 г.[171], говорилось что казаки «тревожили нас в нашем порту (т.е. в Золотом Роге. — В.К.) в течение нескольких дней». «Каково же мужество нашего города, — восклицал Т. Роу, — если страшатся толпы безоружных приграничных жителей?» Это была, конечно, неверная характеристика казачьей «вооруженности», но вполне понятная при сравнении сил «кучки» казаков с формальными возможностями Османской империи. «Они (турки. — В.К.), — продолжал посол, — теперь готовятся выслать против них несколько фрегатов (фыркат. — В.К.), причем с большим трудом, и они так плохо снаряжены, что едва годятся лишь для демонстрации. У них (турок. — В.К.) нет припасов на складах, и заставили послать ко мне за двумя бочонками пороха, в которых я отказал; и они оставались на нашем корабле (британском, стоявшем в порту. — В.К.) под разными предлогами до тех пор, пока я не был вынужден сделать такой неподходящий подарок».

В тот же день Т. Роу отправил депешу в Лондон Д. Кэлверту, где без подробностей сообщал о вторжении татар в Польшу, а казаков на Черное море и захвате ими «большой добычи». Некоторые меры Турции по улучшению ее отношений с Польшей, указывал посол, «я думаю, не обеспечат спокойствия… И вот в чем трудность: турки и поляки в любом случае заключили бы мир, но они не знают, что делать с этими разбойниками, которые теперь никого не боятся».

Казачье «тревоженье» турок в столичном порту, по Т. Роу, следует понимать не в расширительном смысле, а в самом прямом: порт находился в тревоге не потому, что казаки находились относительно недалеко, а потому, что они были буквально рядом, плавая у входа в Золотой Рог. Более того, на этот раз казаки выходили и в Мраморное море, о чем повествуют два современника.

В 1622 г. азовский татарин, взятый в плен донцами, «сказывал, что казаки на Белом море повоевали многие места и з Белове… моря перешли на Чорное море». «Трудно сказать, — комментирует это известие Н.А. Мининков, — в самом ли деле выходили казаки за пределы Черного моря, поскольку сообщивший об этом язык — азовский татарин не был в то время в Царьграде и не мог точно знать обстоятельств этого казачьего похода. Характерно, однако, то, что в Азове вполне допускали такую возможность».

Историк рассматривает данное сообщение как отражение слухов, ходивших среди азовских татар, и в одной и той же работе относит эти слухи к походу 1621 г., затем к набегу 1622 г. (под командованием Шила), замечая, что слухи возникли неслучайно, так как в последнем упомянутом году казаки «воевали» за полднища от Стамбула, но что по возвращении на Дон сами участники экспедиции не говорили о своем выходе в Белое море.

Думается, что причины такого умолчания перед московскими представителями понятны, как и то, что вряд ли в Азове морским набегом казаков на Босфор интересовались в первую очередь татары: азовец, попавший в казачьи руки и оказавшийся татарином, очевидно, пересказал известие, ходившее вообще по городу. Оно относится совершенно точно к походу 1622 г., поскольку источник, рассказав о возвращении на Дон из этой экспедиции отряда запорожцев, далее сообщает, что когда основная ее часть с моря еще не вернулась, «из Войска посылали для языков под Азов и под Азовом… взяли татарина и роспрашивали про казаков, которые на море». Пленник, сказав о выходе донцов в Белое море и их возвращении в Черное, добавил, что казаки «на Дону будут вскоре».

Сообщение азовца о казачьем заходе в Мраморное море находит подтверждение и в материалах английского посольства в Стамбуле. Еще И.В. Цинкайзен со ссылкой на депеши Т. Роу писал о том, что в 1622 г. казаки «своим появлением в устье Геллеспонта даже столицу наполнили страхом и ужасом». Но это замечание оставалось для нас несколько неопределенным до непосредственного изучения бумаг посла, которое показало, что британский дипломат прямо и недвусмысленно говорит о крейсировании казаков в Мраморном море и при входе в Дарданеллы.

Через две недели после упоминавшегося письма Ф. Нэзерсейлу от 1 июля, где сообщалось о действиях казаков у столичного порта, в депеше от 14 июля посол доносил Д. Кэлверту, что трудность в развитии мирных отношений Турции и Польши будет заключаться в обуздании татар и казаков и что последние продолжают свои набеги и «на прошлой неделе были в устье Геллеспонта». «Мы, — добавлял Т. Роу, — еще не слишком уверены в своем спокойствии здесь, так что я был бы очень рад получить распоряжение его величества, что делать в случае необходимости». Донесения посла показывают, что, используя древнегреческое название Дарданелл, он имел в виду именно этот пролив, а не Босфор; в других сообщениях Т. Роу упоминал и второе устье Геллеспонта — эгейское.