Борис Немцов. Слишком неизвестный человек. Отповедь бунтарю - [9]

В итоге уже на завершающем этапе строительство ГАСТ было приостановлено. В 1985 году работы на объекте шли чрезвычайно медленными темпами, не помогали ни многочисленные совещания, ни ударные смены. Ну а потом случился Чернобыль… Катастрофа, навсегда разделившая мировую атомную энергетику на «до» и «после», волею судьбы наложилась на только что начавшуюся эпоху гласности и демократизации, в связи с чем государству на сей раз не удалось не только скрыть, но даже приуменьшить масштабы аварии. В стране началась настоящая атомофобия. А в городе Горьком дававшие когда-то подписку о неразглашении ликвидаторы и свидетели инцидента 1970 года начали понемногу рассказывать, что и у нас, мол, свой «мини-чернобыль» был. Возник резонный вопрос: а нужна ли нам под боком своя атомная станция? Не превратится ли в один прекрасный день город Горький в такой же призрак, как украинская Припять?!

Так или иначе, Чернобыль отодвинул сроки пуска станции. От атомщиков потребовали значительно изменить и пересмотреть существовавшие нормы безопасности (ведь до этого считалось, что советские реакторы совершенно безопасны, ими можно даже чаек на Красной площади кипятить!). Все это серьезно удорожало строительство, по слухам, даже была разработана некая аварийная система, когда реактор в случае серьезного сбоя проваливался в шахту и сразу заливался жидким бетоном. Хотя кто бы там этот бетон круглосуточно месил? В общем, противники ГАСТ выиграли значительное время.

Что увидел, то и спел

«Коммунисты затеяли строительство атомной котельной – „атомной станции теплоснабжения“ (ACT), – вспоминал Немцов. – Они предлагали нагревать воду в атомных реакторах, и потом через систему теплообменников эту воду под высоким давлением закачивать в нижегородские дома. Поскольку страна на тот момент была безмолвна, никто никого ни о чем даже не собирался спрашивать – стали строить. Однако Нижний – по сути своей город не рабский, у нас появилась общественная организация „За ядерную безопасность“, главной задачей которой было не допустить строительства этой самой котельной. Даже моя мама стала собирать на площади имени Горького подписи против этого проекта. Собственно, благодаря матери я и пришел в политику. Она все время мне твердила одно и то же: „Вот ты занимаешься никому не нужной наукой, а у нас тут собираются ядерную котельную строить. У тебя совесть есть?“ Наконец меня, как физика, попросили войти в организацию». В отличие от обычных «атомофобов» Борис Ефимович первым открыто высказал мысль, что станция не только опасна с точки зрения возможных аварий и нештатных ситуаций, но и экономически бессмысленна. Дело в том, что коммунальное хозяйство в это время находилось в довольно запущенном состоянии. Все силы и средства уходили на постройку коммуникаций в новые микрорайоны, в то время как старые, в том числе магистральные водопроводы и сети горячего водоснабжения, не ремонтировались. В конце зимы 1984/85 года, перед смертью генсека Черненко в Горьком даже произошло несколько крупных коммунальных аварий. Тысячи жителей остались без воды и тепла, в нескольких местах вода текла по улицам города, замерзала, превращая проезжую часть в горы льда и парализуя движение. Немцов считал, что коммунальные сети попросту не выдержат атомного напора, трубы, батареи и стояки будут лопаться, а нагретый в реакторах кипяток в итоге придется выливать в поле.

В 1987 году Немцов написал по этому поводу статью в «Горьковский рабочий». А тот на волне начавшейся гласности и страха перед повторением Чернобыля взял да и напечатал ее! Фактически молодой Борис Ефимович (да еще и кандидат физматнаук) прямо озвучил то, что другие либо не решались сказать, либо говорили в более обтекаемой, завуалированной форме. Эту особенность Немцова (что вижу, то и говорю) впоследствии отмечали многие его коллеги и поклонники[1]. В данном случае он сказал то, что надо было. Поэтому редакцию «Горьковского рабочего» завалили письмами читателей. Газета в духе времени попыталась организовать нечто вроде круглого стола, но из этого ничего толком не вышло. Оправдания сторонников ГАСТ, чиновников и самих атомщиков, а также их призывы «не спешить», «взвесить все за и против» вызывали только озлобление и еще более яростные крики противников. В результате «Горьковский рабочий» (видимо, по совету городских властей) тему постепенно прикрыл. Но ее тут же подхватила самая либеральная нижегородская газета того времени – «Ленинская смена». Это был печатный орган местного обкома ВЛКСМ, издававшийся еще с 1919 года. Однако статьи про ударные стройки и комсомольскую мораль во время перестройки перестали привлекать читателей, и издание смело сбросило старую шкуру, начав писать про самые актуальные и злободневные темы.

«Общество настолько серьезно отнеслось к проблеме, было столько откликов, что в нашем институте даже специально поставили стол для „писем Немцову“, – рассказывал Борис Ефимович. – Это был 1987 год. Мне 27. К этому времени я уже защитил кандидатскую и начал писать докторскую и даже не помышлял о какой-то общественной карьере. Но меня стали включать во всякие экологические проекты, приглашать на собрания, акции. В конце концов, я просто не мог оставить маму на площади в одиночестве. Так и втянулся». Однако и атомщики не сдавались. Ведь в проект было вложено столько сил и средств, научных идей и трудов, что просто жалко было его бросать в момент, когда станция была уже фактически построена! Что же, нам ее сносить теперь?! Популизм!