Борис Годунов - [4]

И г у м е н

Ересь, святый владыко, сущая ересь.

ЦАРСКИЕ ПАЛАТЫ

Д в а с т о л ь н и к а.

П е р в ы й

Где государь?

В т о р о й

В своей опочивальне

Он заперся с каким-то колдуном.

П е р в ы й

Так, вот его любимая беседа:

Кудесники, гадатели, колдуньи. —

Всё ворожит, что красная невеста.

Желал бы знать, о чем гадает он?

В т о р о й

Вот он идет. Угодно ли спросить?

П е р в ы й

Как он угрюм!

Уходят.

Ц а р ь

(входит)

Достиг я высшей власти;

Шестой уж год я царствую спокойно.

Но счастья нет моей душе. Не так ли

Мы смолоду влюбляемся и алчем

Утех любви, но только утолим

Сердечный глад мгновенным обладаньем,

Уж, охладев, скучаем и томимся?..

Напрасно мне кудесники сулят

Дни долгие, дни власти безмятежной —

Ни власть, ни жизнь меня не веселят;

Предчувствую небесный гром и горе.

Мне счастья нет. Я думал свой народ

В довольствии, во славе успокоить,

Щедротами любовь его снискать —

Но отложил пустое попеченье:

Живая власть для черни ненавистна,

Они любить умеют только мертвых.

Безумны мы, когда народный плеск

Иль ярый вопль тревожит сердце наше!

Бог насылал на землю нашу глад,

Народ завыл, в мученьях погибая;

Я отворил им житницы, я злато

Рассыпал им, я им сыскал работы —

Они ж меня, беснуясь, проклинали!

Пожарный огнь их домы истребил,

Я выстроил им новые жилища.

Они ж меня пожаром упрекали!

Вот черни суд: ищи ж ее любви.

В семье моей я мнил найти отраду,

Я дочь мою мнил осчастливить браком —

Как буря, смерть уносит жениха...

И тут молва лукаво нарекает

Виновником дочернего вдовства

Меня, меня, несчастного отца!..

Кто ни умрет, я всех убийца тайный:

Я ускорил Феодора кончину,

Я отравил свою сестру царицу,

Монахиню смиренную... все я!

Ах! чувствую: ничто не может нас

Среди мирских печалей успокоить;

Ничто, ничто... едина разве совесть.

Так, здравая, она восторжествует

Над злобою, над темной клеветою. —

Но если в ней единое пятно,

Единое, случайно завелося,

Тогда – беда! как язвой моровой

Душа сгорит, нальется сердце ядом,

Как молотком стучит в ушах упрек,

И все тошнит, и голова кружится,

И мальчики кровавые в глазах...

И рад бежать, да некуда... ужасно!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

КОРЧМА НА ЛИТОВСКОЙ ГРАНИЦЕ

М и с а и л и В а р л а а м, бродяги-чернецы; Г р и г о р и й О т р е п ь е в, мирянином; х о з я й к а.

Х о з я й к а

Чем-то мне вас потчевать, старцы честные?

В а р л а а м

Чем бог пошлет, хозяюшка. Нет ли вина?

Х о з я й к а

Как не быть, отцы мои! сейчас вынесу.

(Уходит.)

М и с а и л

Что ж ты закручинился, товарищ? Вот и граница литовская, до которой так хотелось тебе добраться.

Г р и г о р и й

Пока не буду в Литве, до тех пор не буду спокоен.

В а р л а а м

Что тебе Литва так слюбилась? Вот мы, отец Мисаил да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!..

М и с а и л

Складно сказано, отец Варлаам.

Х о з я й к а

(входит)

Вот вам, отцы мои. Пейте на здоровье.

М и с а и л

Спасибо, родная, бог тебя благослови.

Монахи пьют; Варлаам затягивает песню: Как во городе было во Казани...

В а р л а а м

(Григорию)

Что же ты не подтягиваешь, да и не потягиваешь?

Г р и г о р и й

Не хочу.

М и с а и л

Вольному воля...

В а р л а а м

А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же чарочку за шинкарочку...

Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить, как мы, милости просим – нет, так убирайся, проваливай: скоморох попу не товарищ.

Г р и г о р и й

Пей да про себя разумей, отец Варлаам! Видишь: и я порой складно говорить умею.

В а р л а а м

А что мне про себя разуметь?

М и с а и л

Оставь его, отец Варлаам.

В а р л а а м

Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда,– да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал...

(Пьет и поет: Молодой чернец постригся.)

Г р и г о р и й

(хозяйке)

Куда ведет эта дорога?

Х о з я й к а

В Литву, мой кормилец, к Луёвым горам.

Г р и г о р и й

А далече ли до Луёвых гор?

Х о з я й к а

Недалече, к вечеру можно бы туда поспеть, кабы не заставы царские да сторожевые приставы.

Г р и г о р и й

Как, заставы! что это значит?

Х о з я й к а

Кто-то бежал из Москвы, а велено всех задерживать да осматривать.

Г р и г о р и й

(про себя)

Вот тебе, бабушка, Юрьев день.

В а р л а а м

Эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка; дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим.

М и с а и л

Складно сказано, отец Варлаам...

Г р и г о р и й

Да кого ж им надобно? Кто бежал из Москвы?

Х о з я й к а

А господь его ведает, вор ли, разбойник – только здесь и добрым людям нынче прохода нет – а что из того будет? ничего; ни лысого беса не поймают: будто в Литву нет и другого пути, как столбовая дорога! Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор. От этих приставов только и толку, что притесняют прохожих да обирают нас, бедных.

Слышен шум.

Г р и г о р и й

Хозяйка! нет ли в избе другого угла?