Борис Годунов - [8]

Шрифт
Интервал

Многое повидал Борис. Знал царя Ивана Васильевича и его дела. Грозен был Иван Васильевич. Людей жег на сковородах, варил в котлах, зорил города. Выбивал вотчины из-под князей, приводил под власть Москвы, ибо Русь только сжатая в кулак могла выстоять. Князей на Москве служить заставил царю. Без родовых вотчин князья теряли власть и уже не были вольны в своей необузданности. Но пресекся последний корень в роде Рюриковичей — и заговорило ретивое в князьях. Вспомнилась былая непомерная власть, и в каждом засвербило: а что, не попытать ли вновь на крепость Москву? Вот и дрались в палатах кремлевского дворца. А что татары? Литовцы? Набеги разрушительные? Тысячные толпы русских людей, уводимых в Крым, в полон, в рабство? О том в думных палатах не говорилось. Свое, свое урвать… А Русь? Что Русь — пусть ее, как девку, татарин ли, литовец, поляк за волосы схватит и бросит поперек седла.

Борис лицо ладонями закрыл, и эта мысль о пляшущих чужих конях, жадных руках, беспощадных лютых глазах, ищущих добычу, как острый пыточный крюк вошла в сердце. «Да мало ли я трудов отдал обороне Руси, укреплению ее пределов? — подумал. — Кто сравниться со мной может в радениях этих непомерных на ее благо? — Раздражение и гнев всколыхнулись в правителе. — Я лишь один каждодневно год за годом силы тратил, болея за Русь, возвеличивая и приумножая ее мощь противу врагов. Я!» И это многажды повторенное «я» сжало горло, перехватило дыхание жгучей петлей жалости к себе и ненависти к недругам. «Так кому же на трон осиротевший? — ударило в темя. — Двенадцать лет, скажут, правил при царе, но вот когда корона перед глазами заблазнила — пороху не хватило? Назад попер? Нет…» И самолюбиво и гордо сказал себе: «Да и кто лучше меня укрепит русскую землю? Или вновь, ступенькой ниже царя? Так не бывает — с этой лестницы летят донизу. — И не то подумал, не то прошептал: — Да и расшибаются до смерти».

И был он в сей миг как стрела, наложенная на звенящую, натянутую тетиву лука.

Вспомнилось, как взглянул на него Федор Никитич Романов у ложа умирающего царя. Не надо было обладать большой проницательностью, чтобы угадать мысли боярина. Предки Федора Никитича служили еще при дворе Ивана Калиты и Симеона Гордого. Породнены были Романовы и с царской фамилией. Но нет, не хотел уступить и Федору Никитичу Борис. Слепящей, нестерпимой, нарастающей жгучей волной обида ударила его под сердце.

— Нет, — сказал Борис, — не быть Романовым на троне. Не быть.

И тут мысль уперлась в страшное. В то, о чем и подумать было боязно, от чего мороз по коже драл, сердце стыло. Да он и запрещал себе думать об этом, и мысль пугливо метнулась в сторону. То было тайное.

Государыня-инокиня вздохнула за спиной. Борис быстро оборотился, шагнул к ней.

— Иринушка, — позвал, — сестрица. Что, болезная? Помочь ли чем?

Царица-инокиня только повернулась на бочок, а глаз не открыла.

В тот вечер правитель долго молился в одном из притворов собора и уже затемно прошел в приготовленную для него монашескую келию. В ее слюдяном оконце допоздна не гасла свеча.

Черно во дворе монастырском, черны в ночи стены монастыря, и за стеной Новодевичьего черно — поле, ни зги не видно. Снега, снега… Но вот метнулась тень. «Эй, кто там?» Нет ответа. Зверь, видать, вышел на промысел. А может, бедовый человек с ножом за голенищем? Время-то какое… Вон за полем, над Москвой и в ночи багровые сполохи. Отсветы костров. Тяжелые тучи опустились над городом, волокутся, цепляясь за церковные кресты, за кремлевские башни. Исподу огонь красит тучи в кровяные тона. Ох, нехорошо и смотреть-то. В душе страх.

За окном монашеской келий все горела и горела свеча. И была видна тень человека. Ходит, ходит человек из угла в угол. О чем думает? В такую шальную ночь невеселы, должно быть, мысли. Прилечь бы на теплую лежаночку, прикрыться мягоньким мехом — куда как хорошо, но он все ходит… Ходит…

Глядя в черноту ночи, Борис твердо сказал себе: «Нет, не уступлю я Романовым, Мстиславским, Шуйским. — А сказав так, холодно и расчетливо, навыкшим к придворным борениям умом, решил: — Ступенями к трону должны стать сестра моя, Ирина, патриарх Иов, обязанный мне чином своим, да верные люди и здесь, в Москве, и по иным городам, куда немедля гонцов послать след. Пускай по всей Руси вздохом пройдет: один есть у нас царь, и имя ему — Борис».

— Борис, — прошептали губы, но вновь дохнуло из черноты ночи на правителя то, о чем и вспоминать жутко.

Длинный переход кремлевского дворца, каменные плиты пола. Дверь в царскую спальню неслышно отворилась. На ложе в неверном свете лампад возлежал царь Иван Васильевич. Глаза его были обращены к Борису… Правитель вздернул голову, как от удара, и воспоминания погасли перед мысленным взором.


3

Семен Никитич Годунов не забыл об «угу», сказанном в возке на Варварке. Не тот был человек, чтобы забывать такое. И тогда же, ввечеру, до того как московские улицы перегородили рогатками, в Зарядье въехали саночки. Розвальни крестьянские, губастая лошаденка в мочальной справе. В саночках сенца охапка и мужички. Серые армяки, незаметные шапчонки: глянешь — глаз не задержится. Одно приметить можно было: когда проезжали саночки мимо романовских палат, поглядели мужички недобро на огоньки в окнах. Так мимоезжие не глядят.


Еще от автора Юрий Иванович Федоров
Искатель, 1967 № 05

Этот номер журнала посвящен 50-летию Великой Октябрьской Социалистической Революции.На 1-й стр. обложки — рисунок П. ПАВЛИНОВА к повести Юрия Федорова «Там, за холмом, — победа».На 3-й стр. обложки — рисунок Г. МАКАРОВА к рассказу К. Алтайского «Ракета».


Поручает Россия

Роман из истории Петровской эпохи. В центре повествования — сподвижник Петра I, дипломат П. А. Толстой, жизнь которого была примером самоотверженного служения России.П. А. Толстой остался в истории как деятель, действовавший на грани риска и мудрой расчетливости, как один из блестящих умов своего времени. Сложны, противоречивы коллизии его жизни: посол при султанском дворе в Константинополе, узник знаменитого ужасами Семибашенного замка, глава Тайной канцелярии, приводившей в трепет самых мужественных, и падение в бездну черной тюрьмы Соловецкого монастыря.Роман написан ярким, образным языком, с превосходным знанием исторических, реалий.


Шелихов. Русская Америка

Имя Григория Ивановича Шелихова неразрывно связано с освоением русскими поселенцами курильских островов и Аляски. В 1777-1794 гг. он, совместно со своими компаньонами, снарядил около 10 экспедиций к берегам Северной Америки, считая при этом, что «открытые новые земли есть продолжение земли российской...» О жизни и приключениях первых жителей «Русской Америки» рассказывает новый роман известного писателя-историка Юрия Фёдорова.


Державы для…

Русские мореплаватели и купцы давно стремились проникнуть к Тихому океану в поисках торговых путей на Восток. Еще в 1648 году экспедиция Семена Дежнева открыла пролив, разделяющий Азию и Америку. Однако из-за тумана самой Америки увидеть не удалось.Первыми русскими, которые оказались на тихоокеанском побережье Северной Америки были участники экспедиций Витуса Беринга и Алексея Чирикова в 1741 году на кораблях «Святой Петр» и «Святой Павел». Тогда были открыта Алеутские и Командорские острова, произведена первая разведка берегов Аляски.


За волной - край света

Книга «За волной — край света» — продолжение рассказа, начатого романом «Державы для…». В нем рассказывалось, как Григорий Шелихов вместе в купцами Иваном Голиковым и Иваном Лебедевым — Ласточкиным образовывают мореходную компанию и строят на острове Кадьяк, вблизи берегов Америки, крепость.


Рекомендуем почитать
Люди не ангелы

Иван Стаднюк — автор известных книг «Люди с оружием», «Человек не сдается», «Люди не ангелы».Первая книга романа «Люди не ангелы», вышедшая в «Молодой гвардии» в 1963 году, получила признание критики и читателей как талантливая и правдивая летопись советского поколения украинского села Кохановки, пережившего годы коллективизации и подъема, а также репрессии, вызванные культом личности, но не поколебавшие патриотизма героев.Во второй книге романа «Люди не ангелы» Иван Стаднюк также художественно и правдиво прослеживает послевоенные судьбы своих героев и современные перемены в жизни села Кохановки.


Воевода

Младший брат известного государственного деятеля XVI века Алексея Адашева Даниил участвовал в Казанских походах, командовал передовым полком в ливонской войне, отражал набеги крымских татар. Однако судьба храброго воеводы оказалась трагичной: когда гнев Ивана Грозного внезапно обрушился на бывшего фаворита, Даниил вместе с братом сложил голову на плахе…Одному из крупнейших военачальников XVI века, участнику Ливонской войны и войн с крымскими татарами, воеводе Даниилу Фёдоровичу Адашеву (?–1561) посвящён новый роман известного писателя-историка А. Антонова.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.