Борис Ельцин: От рассвета до заката - [31]

Следующее условие Бориса Николаевича касалось кадровых назначений — их теперь следовало делать сообща. Выбора у президента СССР не было, и он согласился.

Михаил Сергеевич сразу после Фороса, за одну ночь назначил новых министров обороны, иностранных дел и председателя КГБ. Ельцина, естественно, такая шустрая самостоятельность возмутила. Он решил все переделать посвоему.

При мне в приемную Горбачева вызвали министра обороны Моисеева, который на этом посту и суток не пробыл. Он, видимо, предвидел грядущие должностные перемещения и со спокойным лицом вошел в кабинет, где сидели оба президента. Горбачев обосновался за своим письменным столом, а Ельцин рядом.

Ельцин сказал Горбачеву:

— Объясните ему, что он уже не министр.

Горбачев повторил слова Бориса Николаевича. Моисеев молча выслушал и вышел.

В этот момент мне принесли записку от Бурбулиса. Он грозил срочно передать ее шефу. В записке было написано, что на пост министра обороны есть очень удачная кандидатура — маршал Е. И. Шапошников.

Евгений Иванович отказался выполнить приказ путчистов поднять в воздух авиацию и разбомбить Белый дом. Более того, маршал издал собственный приказ, запрещавший вверенным ему военно-воздушным силам вмешиваться в политический конфликт. Но на этом заслуги Шапошникова перед победившей демократией не заканчивались — он едва ли не самым первым подтвердил Указ президента России о запрете КПСС.

Борис Николаевич прочитал записку и попросил, чтобы я встретил маршала и проводят его до кабинета.

При встрече я сказал Евгению Ивановичу:

— Вы, наверное, немного удивлены приглашением в Кремль, но скоро поймете, для чего вас столь срочно вызвали.

Шапошников увидел в приемной Моисеева и все понял. Спустя несколько минут был подписан Указ о назначении Шапошникова министром обороны СССР.

Тут возникла небольшая проблема — ведь во время путча министром обороны России был назначен генерал Кобец. Его, как и Руцкого, считали одним из организаторов обороны Белого дома. Константин Иванович действовал, правда, гораздо осмысленнее, но зато Руцкой мог запросто зайти к президенту и лишний раз доложить о проделанной лично им работе.

Назначение Шапошникова означало элементарное двоевластие: на одну армию приходилось теперь два законно утвержденных министра обороны — российский и союзный.

От Бурбулиса поступила очередная записка. На этот раз он сообщал, что в Генштабе в пожарном порядке уничтожают документы, относящиеся к неудавшемуся путчу. Информацию Геннадий Эдуардович получил от старшего лейтенанта, который сам эти документы и уничтожал. Офицер оставил свой рабочий телефон и предупредил: если поступит приказ из Кремля, то он перестанет истреблять бумаги.

Записочку я опять передал Борису Николаевичу, и он предложат мне немедленно позвонить по этому номеру. Трубку на другом конце провода действительно снял тот самый старший лейтенант.

Борис Николаевич жестко сказал Горбачеву:

— Прикажите старшему лейтенанту прекратить уничтожать документы. Пусть он все возьмет под охрану.

Горбачев взял у меня трубку и представился:

— С вами говорит президент СССР.

Поскольку голос и говор у Михаила Сергеевича неповторимые, собеседник без колебаний ответил:

— Приказ понял.

Была ли на самом деле выполнена команда или нет, мы так и не узнали.

Когда я в первый раз вошел в кабинет Горбачева, где он уже сидел вместе с Ельциным, Михаил Сергеевич очень тепло поздоровался со мной и, вздохнув, посетовал:

— Вам повезло, Борис Николаевич, вас охрана не сдала, не то что моя.

Шефу были приятны эти слова, он тогда гордился, что вокруг него верные люди.

Потом я еще несколько раз заходил к президентам, пока они делали совместные назначения. Бурбулис же находился в Белом доме и действовал через меня, передавая записки шефу.

Была записка и по кандидатуре председателя КГБ. Место В. А. Крючкова после путча занял профессиональный разведчик Леонид Шебаршин. Я с ним практически не был знаком, но Борис Николаевич знал Шебаршина лично и категорически выступал против его кандидатуры в качестве главы КГБ. По мнению Ельцина, Шебаршин не допустил бы распада комитета. Потому искали человека, способного развалить зловещего «монстра». — Увы, но такая же цель была и у Горбачева. Одного президента Комитет госбезопасности преследовал, другого — предал.

Они единодушно согласились назначить председателем КГБ Вадима Бакатина. Потом многие думали, что именно Бакатин по своей инициативе разрушил одну из самых мощных спецслужб мира. Но это очередное заблуждение. Он просто добросовестно выполнил поставленную перед ним «историческую» задачу.

Сначала «монстра» разбили на отдельные ведомства. Пограничные войска стали самостоятельной «вотчиной». Первое главное управление КГБ СССР переименовали в Службу внешней разведки и тоже отлучили от комитета. Командовать разведчиками поставили Евгения Примакова.

Узнав об этом, я был удивлен: все-таки Примакова считали человеком Горбачева. Но Борис Николаевич относился к Евгению Максимовичу подчеркнуто доброжелательно.

— Примаков обо мне никогда плохого слова не сказал, — объяснил свою логику шеф.

В оценках людей у него едва ли не главным критерием было простое правило: если человек не высказывался о Борисе Николаевиче плохо, значит, он может работать в команде. Непрофессионализм или нежелательные для страны действия не имели решающего значения.