Борис Ельцин: От рассвета до заката - [23]

Вдруг один из друзей, Владимир Анатольевич Михайлов, произнес:

— Теперь Борису Николаевичу необходима охрана.

Возникла долгая пауза, и все многозначительно посмотрели на меня.

Я отреагировал:

— Ребята, все прекрасно понимаю, но вы меня тоже поймите. Жена не работает. Две дочки. Я готов, конечно, все бросить и идти его охранять, но мне нужно на что-то жить. Найдите мне зарплату хотя бы рублей 300, плюс 232 рубля у меня пенсия. Проживу.

Потом я много раз читал в газетах, в чужих мемуарах будто работал у Ельцина в тот период бесплатно. На самом деле через знакомых отыскали три кооператива, в которых я числился формально, но зарплату получал — по сто рублей в каждом. В одном кооперативе меня оформили инженером по безопасности, в другом — прорабом, в третьем — даже не помню кем.

Ежемесячно, как заправский рэкетир, я объезжал эти фирмы, оставляя хозяевам на память свой автограф в ведомости.

До полета Ельцина с моста я, работая в кооперативе, возглавлял одну из охранных структур и получал около трех тысяч рублей в месяц. В десять раз больше! Причем фирма оплачивала сервисное обслуживание моей «Нивы». Но мне, честно говоря, работа в кооперативе давно обрыдла. Даже стыдно вспоминать, как я инструктировал своих подчиненных.

— Мужики, — обращался к ним. — Мы все работаем здесь без юридической базы, мы бесправны. Как мы можем защитить хозяина? С правовой точки зрения — — только грудью. Стрельба, дубинки или кулаки чреваты последствиями. Поэтому я вас прошу: если кто-то где-то на нашего буржуя нападет или вдруг начнется выяснение отношений со стрельбой, немедленно ложитесь на землю, на дно машины. Жизнь каждого из вас мне дороже…

Среди мартовских льдин

В марте 1990 года Борис Николаевич уже был народным депутатом СССР от Москвы и работал председателем Комитета Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре. Я же в его аппарате совмещал кучу должностей: и охранника, и советника, и помощника, и водителя, и «кормилицы».

В Кремле Ельцину постоянно демонстрировали недоброжелательное отношение. Не все депутаты, конечно, ополчились против Бориса Николаевича, но критиков хватало.

19 марта 1990 года в Верховном Совете опять произошел какой-то неприятный разговор. Шеф мне говорит:

— Хорошо бы куда-нибудь съездить, прокатиться немного, может, погулять…

В то время мы подыскивали ему место для дачи. Один участок показали рядом с Николиной горой, неподалеку, от дачи экс-чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Я предложил поехать туда.

Прибыли, полюбовались на голый участок земли. От него до Москвы-реки рукой было подать, метров триста максимум. Земля еще не подсохла, пешком по грязи к берегу не подойти. Мы подъехали на машине вплотную к воде. Ельцин в задумчивости стал бродить вдоль берега. Я находился неподалеку и прекрасно понимал, что ему сейчас хочется поплавать, стряхнуть нервное напряжение, накопившееся за зиму.

Мы еще немножко погуляли, перекусили бутербродами и уехали. Я уже знал, что завтра он непременно скажет:

— Поехали, Александр Васильевич опять туда, на речку.

На следующий день, на всякий случай, я взял с собой фляжку той же самогонки, какой растирал его после полета с моста. В магазинах за спиртным по-прежнему стояли жуткие очереди, и я радовался, что лично для себя решил проблему борьбы с пьянством. Самогон налил в фирменную фляжку, которую мне подарил финский президент Мауно Койвисто в знак добрых отношений. Полотенца тоже положил в сумку и еще прихватил комплект теплой одежды. Все оставил в машине.

На водные процедуры я рассчитывал после обеда, но Борис Николаевич часа полтора на работе посидел и вызывает меня:

— Александр Васильевич, поедем туда, где вчера были.

Мы поехали. Март был на исходе, солнце уже прогревало машину. В воздухе пахло дымом и весной. Около десяти утра подъехали к реке. Утренний ветерок приятно освежал, но и холодил. Трава вдоль берега уже подсохла. Подъехали к месту, которое облюбовали накануне. Я включил печку в машине, чтобы салон не остыл. Шеф, конечно, не предполагал, что я приготовился к купанию и только ждал его «неожиданно дерзкого» предложения.

Мы прошлись по прошлогодней травке, поглядели на мутную мартовскую воду. По реке плыли льдины и обычный весенний мусор. Вдруг Борис Николаевич начинает раздеваться. Я обязан был изобразить удивление:

— Ну что вы, такая холодная вода, в ней же невозможно находиться.

— Нет, я должен согнать стресс, встряхнуть себя, — ответил Ельцин.

Я быстренько побежал к машине за полотенцами. Сам разделся, сложил одежду на капоте. Возвращаюсь обратно, а Борис Николаевич уже в воду входит. Голышом, стесняться некого. Моржом я никогда не был и впервые в жизни вошел в настоящую ледяную воду. Мне показалось, что ноги ошпарило крутым кипятком. С перехваченным от остроты ощущений дыханием я поплыл. Кипяток стал еще «круче». Если бы у меня потом слезла кожа, я бы не удивился.

Плывем, льдины руками разгоняем. А течение сильное, сносит нас от берега. Шеф же ничего не замечает — «снимает стресс». Тут я занервничал:

— Борис Николаевич, плывем назад.

Он смеется.

Пришлось схитрить:

— Вам волноваться, наверное, уже нечего, а мне еще детей рожать.