Борис Березовский. Человек, проигравший войну - [12]
Вот царь и повелел: считать отныне медную копейку равной серебряной…
Джона Ло тогда еще не существовало и в проекте, его печальный опыт еще не стал достоянием общественности, так что можно с полной уверенностью (увы, без всякой национальной гордости) утверждать: Россия первой наступила на те грабли, что именуются «выпуском необеспеченной денежной массы».
Все еще обошлось бы, если бы медных денег выпустили ограниченное количество, примерно сообразное с имевшимся в обращении серебром. Но те, кому была поручена финансовая реформа, запустили станки на полную мощность, нашлепав кошмарную уйму медяков. Естественно, грохнула инфляция. Курс меди по отношению к серебру падал и падал: 3 медных копейки за одну серебряную… 5… 10… наконец 17!
Естественно, цены взлетели до небес. Что ударило не только по ремеслам и торговле, но в первую очередь по тогдашним «бюджетникам» – например, военнослужащим, которые получали жалованье исключительно медью.
Но главное даже не в инфляции… Внимание!
Среди тогдашней «элиты» моментально отыскались неглупые субъекты, усмотревшие немалую выгоду персонально для себя. Моментально сколотилась теплая компания, которую стоит называть то ли Семьей с большой буквы, то ли попросту мафией. В нее входили боярин Илья Милославский (тесть царя), думный дворянин Матюшкин (муж тетки царя), боярин Ртищев и крупнейший московский купец Шорин. Идея была простая, но гениальная: помянутые (вместе с кучей народу пониже рангом) покупали медь, привозили ее на Монетный двор вместе с государственной, а там состоявшие в доле мастера, кроме «госзаказа», чеканили из «левой» меди самую настоящую, официальную монету, которую отдавали заказчикам… Благо Монетным двором руководил как раз Матюшкин, что облегчало задачу и обеспечивало процветание… Это как если бы Березовский с Гусинским под покровом ночи привозили бы на Гознак бумагу с краской и получали взамен самые настоящие купюры…
Сколько было начеканено «воровских денег», в точности до сих пор неизвестно, и вряд ли когда-нибудь будет установлено точно. Но ясно, что немало – если уж даже простые исполнители, мастера-монетчики (а они, глядя на «старших пацанов», тоже стали добывать медь и чеканить денежку уже для себя), вмиг разбогатели до неприличия, построили себе хоромы, жен одевали, как пишут современники, «по-боярски»…
И грянули события, оставшиеся в истории под именем Медного бунта…
В Москве собралась громадная толпа народу, куда сбежались представители чуть ли не всех сословий: ремесленники, наемные рабочие, солдаты (и даже офицеры!), духовные лица. Хватало и купцов, причем не обязательно мелких. Дело в том, что власти с купечеством вели крайне нечестную игру: принудительно скупали у них все предназначавшиеся на экспорт товары за медь, а иностранцам продавали за серебро. Купцы при этом вынуждены были приобретать весь импорт исключительно за серебро (рассудительные иноземцы на медные копеечки и смотреть не хотели), но продавали его «внутреннему потребителю» опять-таки за медь, поскольку серебра у этого самого потребителя практически не осталось…
Для начала бунтовщики разнесли по бревнышку богатую московскую усадьбу помянутого купчины Шорина (сам он успел где-то спрятаться и потому уцелел). На заборах во множестве появились самые натуральные прокламации, где некие грамотеи с большим знанием дела описывали механизм аферы и называли главных виновников. После чего толпа двинулась в подмосковное имение царя Коломенское, где потребовала от самодержца отдать под суд всех мошенников, начиная с «головки». Общение царя с народом было настолько неформальным, что, по воспоминаниям очевидцев, несколько человек «держали царя за пуговицы».
В Коломенском, как на грех, не оказалось в ту пору никакой военной силы, а потому государь Алексей Михайлович, оправдывая свое прозвище, держался скромно, ногами не топал и посохом не грозил, вежливо обещая пресечь все злоупотребления и покарать всех виновников. Но тут прискакали стрельцы вместе с дворянской конницей, и государь моментально перестал изображать Тишайшего…
В самые короткие сроки было казнено семь тысяч человек и отправлено в ссылку не менее пятнадцати тысяч. Большей частью это были не бунтовщики (которых тогдашние источники насчитывали сотни две), а простые зеваки, отправившиеся поглазеть, чем кончится разговор царя с мятежниками, но кто в таких случаях разбирался, что в России, что в другой стране.
Однако этот бунт все же вынудил власти с царем во главе принимать срочные меры. Началось следствие. Как много раз случалось и прежде, и потом, и в нашем Отечестве, и в иных державах, крайними стали «стрелочники», то есть те самые монетных дел мастера (среди которых, впрочем, невинных овечек не было). Рубили руки-ноги, клеймили раскаленным железом, драли кнутами, ссылали в Сибирь, отбирали неправедно нажитое. Но персоны отделались легким испугом – что Ртищев, что Шорин, что прочие. На своего тестя Милославского царь лишь «посердился». А медные деньги казне пришлось скупать у населения – по крайне дешевой цене, правда. Но, как бы там ни было, а подобных экспериментов с «суррогатами», чья стоимость искусственно завышена, государство более не производило…
