Борджиа - [5]

– Потому что я вас знаю… А даже если бы и не знал, то кто бы не догадался по вашей осанке, по всему вашему виду, что перед ним стоит знаменитый воин, которого Франция почитает как великого дипломата под именем герцога Валентинуа, а Италия приветствует как современного Цезаря под именем Борджиа?

– Клянусь Небом! – воскликнул Чезаре Борджиа. – Эти французы еще искуснее в речах, чем во владении шпагой… Молодой человек, вы мне нравитесь… Ответьте мне честно… Зачем вы приехали в Италию?

– В надежде поступить на службу к вам, монсиньор. Не имея денег, но будучи богат надеждами, я полагал, что самый знаменитый военачальник нашего времени сможет, вероятно, оценить мою шпагу…

– Конечно! Вы не обманетесь в своих надеждах… Но как это вы научились так хорошо говорить по-итальянски?

– Я долго жил в Милане, Пизе, Флоренции, откуда я сейчас и еду… А потом… я читал и перечитывал Данте Алигьери… Я учился по «Божественной комедии».

В этот момент к Чезаре приблизился дон Гарконио:

– Монсиньор, – сказал он, – вы еще не знаете, что этот человек осмелился поднять руку на слугу Церкви… Вспомните, что без его вмешательства Примавера была бы в вашей власти.

Рагастен не расслышал этих слов, но смысл их уловил. По выражению мрачной угрозы, появившемуся на лице Чезаре, он понял, что судьба его, возможно, изменилась, и притом в худшую сторону.

– Монсиньор, – сказал он, – вы меня не спросили, где и когда я вас узнал… Если пожелаете, я расскажу вам.

Шевалье быстро снял перчатку со своей правой руки. На мизинце блеснул бриллиант, вставленный в золотое кольцо.

– Вы узнаете этот бриллиант, монсиньор?

Борджиа покачал головой.

– Это мой талисман, – продолжал шевалье, – и мне его надо беречь. Я не продал бы его даже в том случае, если бы вы предложили мне богатое владение… Вот история этого бриллианта. Дело было четыре года назад. В один прекрасный вечер я приехал в Шинон…

– Шинон! – вырвалось у Борджиа.

– Да, монсиньор, и это был вечер того самого дня, когда туда приехали вы. Об этом въезде до сих пор говорят во Франции. Никогда еще не видели и наверняка больше не увидят столь величественного въезда. Мулы вашего эскорта были подкованы серебряными подковами… Что же до лошадей, то их подковы были прибиты золотыми гвоздями, и эти гвозди едва держались, так что мулы и лошади рассыпали золото и серебро на вашем пути, а население бросилось подбирать эти крохи с вашего пиршественного стола… Около полуночи вы поступили крайне неосторожно. Вы вышли из дворца… в одиночку! Вы прошли за городские ворота и направились к одному уединенному домику, на вид очень богатому. Как вдруг…

– Как вдруг на меня набросились трое или четверо злодеев, которые, вне всякого сомнения, намеревались похитить мои драгоценности.

– Все верно, монсиньор… А вы помните, что было дальше?

– О, Небо! Как же я могу это забыть? Я бы погиб, но тут появился какой-то незнакомец, так ловко орудовавший шпагой, что негодяи обратились в бегство…

– Тогда-то, монсиньор, вы и дали мне этот прекрасный бриллиант…

– Так это были вы?

– … сказав, что камень поможет узнать меня повсюду, где вы окажетесь, если мне понадобятся помощь и покровительство.

– Молодой человек! Дайте свою руку… Обещаю помогать вам и оказывать покровительство. С этого часа вы поступаете ко мне на службу, и горе тому, кто осмелится пожелать вам зла!

Он обвел взглядом собравшихся. Весь эскорт, включая Асторре, руку которого забинтовали, включая дона Гарконио, склонился перед молодым французом, столь неожиданно завоевавшим расположение Чезаре Борджиа. А тот скомандовал:

– В путь, господа. Мы возвращаемся в Рим. Что касается вас, молодой человек, жду вас сегодня в полночь…

И добавил со странной усмешкой:

– Полночь – это мое время!

– Где я найду вас, монсиньор?

– Во дворце моей сестры Лукреции… В Веселом дворце! Каждый в Риме вам его покажет.

– В Веселом дворце!.. В полночь!.. Приду!..

И шевалье де Рагастен поклонился.

Когда он распрямился, всадники уже удалились, оставив за собой только облачко пыли. Но как быстро ни удалялась эта группа, шевалье различил в ней два взгляда, исполненных смертельной ненависти, которые бросили украдкой барон Асторре и монах Гарконио.

Рагастен пожал плечами. Он спокойно докончил свой скромный завтрак, расплатился и снова уселся в седло.

III. Веселый дворец

Около четырех часов пополудни шевалье де Рагастен въехал в Вечный город. Остаток пути он проделал пешком, чтобы дать отдых бравому Капитану, которого он любил как хорошего и верного товарища, а также подумать о собственном житье-бытье. Шевалье, выросший на парижских улицах, жил до сих пор как придется. Ни отца, ни матери он не знал. Родительница умерла, едва дав ему жизнь. Что же до отца, бедного гасконского дворянина, приехавшего в Париж в надежде разбогатеть, то он скончался в нищете, когда малыш еще сосал грудь кормилицы. Эта-то кормилица и занялась сироткой. Она торговала тряпьем, расположившись под навесом на изгибе улицы Сент-Антуан, прямо перед главными воротами Бастилии. Кормилица хотела воспитать себе наследника в торговле мелочами. Овдовев, она привела любовника, призванного заменить достойного мужа, преданного земле. Маленькому шевалье исполнилось тогда семь лет. Любовник торговки, человек духовного звания, был по-настоящему учен: он умел читать, писать и даже считать. И вся эта бумажная наука перекочевала из его головы в мозги ребенка. В четырнадцать лет мальчик знал почти столько же, как и аббат. Достойная тряпичница предсказывала своему воспитаннику блестящее будущее, но неожиданно разразилась эпидемия оспы и унесла кормилицу с собой.