Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения - [230]

Маленькую Флоренцию всегда могут прийти и завоевать французы. Но если это огромная «инерционная» страна, как Россия, то всё идёт по другим сценариям. И, кстати, сравнительный анализ истории Восточной Европы XV–XVI веков показывает, что практически во всех странах Восточной Европы в той или иной степени к власти пришли военные. Однако централизованное мощное государство удалось создать только в России. Это получилось благодаря принципиально новой технологии власти.

До Ивана Грозного использовалась ордынская методика. Пётр I делал по-западному. А русскими технологиями власти являются опричнина (Иван Грозный), партия нового типа (Ленин) и сталинская система.

Игорь ШИШКИН. И одна порождалась другой.

Андрей ФУРСОВ. Совершенно верно! У них очень чёткая связь. Но, обратите внимание, к Ленину у нашей либеральной интеллигенции отношение более спокойное, чем к Сталину. Хотя без Ленина Сталина не было бы.

Ленин был гениальным политиком, но он рассчитывал на мировую революцию. Кстати, и Сталин до конца 1920-х годов был сторонником мировой революции. Однако логика политической борьбы и отсутствие революции в Европе развернули его в другую сторону. Причём разворачивали долго. Хочу напомнить, что только в 1936 году день 7 ноября перестал быть праздником первого дня мировой революции. И именно тогда впервые появился термин «советский патриотизм»!

Игорь ШИШКИН. В том же 1936-м вышло постановление ЦК, в котором Крещение Руси было признано прогрессивным актом.

Андрей ФУРСОВ. Да, верно. Но пойдём дальше. Наши «шестидесятники» Сталина ненавидели. Кто-то – из-за пострадавших родственников, а кто-то, из «идейных» – из-за сломанного ленинского курса. Как пел их кумир Окуджава: «Я всё равно паду на той, / На той единственной Гражданской, / И комиссары в пыльных шлемах / Склонятся молча надо мной». Для них Сталин был человеком, который сломал этот западнический курс на мировую революцию. Ведь что такое мировая революция?

Игорь ШИШКИН. Левый глобализм.

Андрей ФУРСОВ. Абсолютно точно. Сталина ненавидят прежде всего левые глобалисты. Потом уже те, относительно правые, кто при нэпе приветствовал разворот в сторону капитализма. Ненависть к Сталину объединяет левый и правый фланги. Поэтому, когда Сталин сказал знаменитую свою фразу применительно к троцкистско-бухаринскому блоку: «Пойдёшь налево – придёшь направо, пойдёшь направо – придёшь налево», – он этим выразил общность платформ Бухарина и Троцкого.

Игорь ШИШКИН. Для Троцкого Россия была «вязанкой хвороста».

Андрей ФУРСОВ. Он был последовательным сторонником мировой революции, левым глобалистом. Выдающимся левым глобалистом, если угодно. Но России-то от этого не легче! Сюда же – и Бухарин с его тезисом о развитии лёгкой промышленности. В обоих случаях Россия оказывалась на периферии, неважно – капиталистической ли системы или глобального социализма. Логично, что последователи и того, и другого Сталина ненавидят. Потом идут дети и внуки из номенклатурных семей, которые не могут простить Иосифу Виссарионовичу постоянного ограничения их запросов – потреблять больше, чем положено по рангу.

Игорь ШИШКИН. Заметим, что противники сталинской системы очень часто всё сводят к личности Сталина.

Андрей ФУРСОВ. Но как личность Грозного не объясняет режима опричнины, обусловленного самой логикой развития русской истории, так и личность Сталина не объясняет режима, возникшего при нём.

Ведь что такое сталинский режим в плане политэкономическом? Это диктатура наёмных работников доиндустриального труда. В этом смысле уже война под сталинской системой подвела пунктирную линию.

В конце 1940-х Иосиф Виссарионович прекрасно это понимал, хотя и наделал тогда достаточно внутри– и внешнеполитических ошибок. Послевоенный Сталин – это, конечно, не Сталин 1930-х годов или эпохи Великой Отечественной войны. Но, вообще, трудно сказать, кто смог бы, кроме него как руководителя, выдержать такое напряжение? Ведь что такое были 1930-е годы? Это мы сейчас знаем, что Сталин оказался победителем. А тогда шла борьба не на жизнь, а на смерть, вскрывались реальные заговоры, и Сталин не знал, что он победит.

Игорь ШИШКИН. Шансов у него было немного?

Андрей ФУРСОВ. Не так много. Шла постоянная игра на нервах. Кроме того, нужно усвоить ещё одну важную вещь: 1920-е и 1930-е годы были продолжением Гражданской войны в её холодном варианте.

Не будем забывать, что Россия конца XIX– начала XX века была страной в кризисном состоянии. Затем Первая мировая, Гражданская – озверение значительных масс населения. И в такой ситуации проводить те мероприятия, которые проводило советское руководство, по-другому – было нельзя. А не проводить – это означало стать колонией Запада.

В первые годы XX века Михаил Осипович Меньшиков в одной из статей, преодолевая цензурные рогатки, написал, что Россия превращается в некое подобие Индии, то есть европейской колонии, и если не произойдёт смены энергий, то станет колонией окончательно. В начале июля 1917 года Сталин в обращении к рабочим Петрограда пишет примерно то же самое. Что у России есть два варианта развития: либо советская власть, либо колония США и Великобритании. Этого понимания и побед в этих играх Сталину тоже не могут простить.