Борьба у престола - [35]

В этом постоянном возгласе юродивого, казалось, было предсказание короны. А монастырь!..

Анна вздрогнула. Не стоит ли она теперь на роковом распутье? Разве не могут ей вместо короны предложить монастырь, если она не согласится на все требования ненавистных людей, захвативших сейчас власть в свои руки? Темная жизнь, полная унижений, сменится ли иной – светлой, свободной? Перестанет ли она вечно чувствовать над собою чужую, унижающую ее волю?

Все обиды, все унижения, все неоправданные надежды сердца – в эти минуты сливались в душе Анны в чувство мстительной злобы к тем, кто и теперь опять хотел сделать ее игрушкой в своих руках.

При мысли о Василии Лукиче, в свое время так легко и пренебрежительно игравшем ее сердцем, нехорошая улыбка пробежала по губам Анны.

Низко над горизонтом ярко горела вечерняя звезда.

«Вот моя звезда, – подумала Анна. – Она предвещает трон и власть, а не темную келью…»

– Едут, едут, – раздался тревожный шепот Бирона, вбежавшего в комнату.

Она повернула к нему бледное лицо.

– Да будет воля Божия, – торжественно произнесла она. – Ты, кажется, боишься, Эрнст?

– Анна! – воскликнул Бирон, целуя ее руки.

XIX

Несшиеся впереди конные громко кричали, хотя улицы Митавы были почти пустынны, передовой трубил в медный рожок, громко заливались колокольчики троек, и красным светом горели факелы в руках форейторов.

На необычный шум выскакивали из ворот испуганные митавцы, уже расположившиеся в этот час за ужином, и с тревогой расспрашивали друг друга: кто это такие и что случилось? Не приехал ли новый русский резидент или посольство от польского короля?

Василий Лукич приказал остановиться у ворот.

Бирон, сообщив императрице о приближении депутатов, поспешил во двор. Он вышел как раз в ту минуту, как у ворот остановились тройки. Он немедленно велел раскрыть ворота и вызвал караул. Многочисленные фонари и факелы осветили двор. Красный отблеск факелов отражался на медных доспехах и касках неподвижно, как статуи, стоявших курляндских солдат с алебардами в руках, похожих на средневековых рыцарей. На правом фланге стоял молодой граф Кройц с обнаженным палашом в руке.

Бирон, в блестящем золотом мундире, с непокрытой головой, поспешил навстречу посольству.

Василий Лукич отдал Дивинскому несколько коротких приказаний и вошел в ворота.

Как будто тень удивления и подозрения скользнула по его лицу при виде торжественной встречи, но Бирон не дал ему времени задуматься. Низко поклонившись, он произнес:

– По повелению государыни (Бирон употребил это общее выражение, не желая назвать Анну герцогиней и боясь назвать ее императрицей), по повелению государыни приветствую вас, сиятельный князь, и все посольство российского императорского двора, от коего Курляндия видела одни благодеяния. – И, предупреждая вопрос Долгорукого, он торопливо добавил: – От Митавской заставы государыне донесли полчаса тому назад, что приехало императорское посольство.

Это объяснение, по – видимому, удовлетворило Василия Лукича. Он сразу узнал Бирона и холодно кивнул ему головой.

– Я прошу вас, – сказал он, – разместить моих людей. Мне сказали, что здесь в соседстве сдается дом, возьмите его для нас. Что касается солдат, то они могут сменить ваших молодцов в карауле.

Бирон поклонился, немедленно передал слова князя следовавшим за ним камер – лакеям и крикнул о смене караула графу Кройцу.

Дивинский подошел с преображенцами.

Бирон шел впереди, указывая путь; за ним следовал Василий Лукич, несколько позади Голицын и Леонтьев, а за ними Шастунов и Макшеев. В вестибюле они сняли верхнюю одежду и по узкой лестнице прошли на второй этаж. Бирон провел их в маленький зал, откуда предварительно ушли придворные Анны, которым она приказала ждать ее в тронном зале.

– Что должен я передать государыне? – спросил Бирон.

– Что князь Василий Лукич Долгорукий, сенатор Голицын и генерал Леонтьев прибыли с первейшей важности поручениями от имени всей России, – сказал Долгорукий;

Бирон вышел.

Несмотря на всю его выдержку, было заметно, что князь Василий Лукич волнуется. Тонкие ноздри его орлиного носа слегка вздрагивали, рука нервно сжимала рукоять шпаги, а другой он то и дело оправлял на груди красную ленту. Как Анна, так и он, словно два врага, ждали и боялись этой встречи. Долгорукий, помимо успеха официального, еще хотел прежнего успеха, успеха у женщины, и как ни странно, но предстоящая встреча больше все‑то волновала его именно с этой стороны. Голицын был совершенно спокоен: во – первых, он не был членом совета и не играл никакой активной роли, а во – вторых, был слишком уверен в могуществе своего брата, фельдмаршала Михаила Михайловича, и в уме другого брата, Дмитрия Михайловича. Был спокоен и Леонтьев, не чувствуя на себе никакой ответственности и вполне уверенный в успехе начинания.

Алеша Макшеев все украдкой зевал и изредка повторял: «Когда‑то Господь приведет выспаться». Даже за время этого пятидневного путешествия, с долгими стоянками, ночлегами и удобным экипажем, он и то ухитрился не выспаться. Везде и всегда он находил для себя какое‑либо развлечение, То затеет игру в карты, кости, а коли нет, так просто в чет и нечет с каким‑нибудь сержантом, начальником поста да и играет всю ночь, когда уже пора снова выезжать. Или пропадет в соседнем селе или городишке. Не раз Шастунов и Дивинский думали, что совсем потеряли его, но он был точен и всегда вовремя уже был на своем месте, распоряжаясь, хлопоча, исполняя свои обязанности и поручения генералов.