Борьба у престола - [31]

– Так ждите здесь господина Бирона, – крикнул Ариальд, – а я бегу!

Он послал рукой привет Сумарокову и скрылся за дверью.

Сумароков сел на скамью. На лице горбуна было сосредоточенное, угрюмое выражение. Сумароков чувствовал себя неловко.

– Скажите, кто вы? – спросил он.

– Шут, – коротко ответил горбун.

– А ваше имя?

– Авессалом, – последовал короткий ответ.

– Я бы хотел знать ваше настоящее имя, – мягко заметил Сумароков.

– Я забыл его, – ответил горбун.

Разговор прервался. Маленький горбун полез в угол, стал на колени, долго копошился, наконец встал, дерзка в руках две бутылки и две серебряные чарки. Он молча поставил их на стол, потом опять полез в угол и достал оттуда ветчину и какое‑то печенье. Все это он поставил на стол.

– Вот, – коротко произнес он, – ешьте.

Сумароков не ел целые сутки.

– Благодарю вас, – сказал он.

– Пейте же, – нетерпеливо повторил карлик, наливая чарки.

Сумароков с истинным наслаждением выпил за здоровье гостеприимного горбуна большую чарку крепкой настойки и приступил к еде. Горбун тоже пил и ел, но его лицо продолжало сохранять мрачное выражение. Чтобы начать разговор, Сумароков спросил:

– Вы давно здесь?

– С детства, – ответил горбун. – Скажите, – продолжал он, – ведь при русском дворе тоже есть шуты?

– Есть, – кивнул головой Сумароков.

– Я слышал про шута Балакирева, – угрюмо продолжал горбун.

– Петр Великий очень любил его, – ответил Сумароков, – но потом разгневался на него. Его пытали, били батогами и сослали в Рогервик в крепостные работы.

Авессалом тихо покачал головой.

– Шуты часто кончали плахой, – произнес он. – За что его сослали и где он теперь?

Сумароков все более и более удивлялся странному тону и расспросам горбуна.

– Балакирев, – ответил он, – не был только шутом. Он исполнял некоторые поручения императрицы, которые не понравились ее мужу – императору. Когда умер император, императрица вернула его и определила рядовым в Преображенский полк.

– Да, это вечная история шута. Угождать одним, угождать другим, – голос горбуна звучал глухо под сырыми низкими сводами его подвала, – прикрывать интриги, носить любовные записки, караулить влюбленных, играть своей головой, отвлекать внимание подозрительного мужа или жены и потом погибнуть от удара ножом или отравы за то, что слишком много знаешь. – Он налил себе вина и залпом выпил.

– А что, – продолжал он, – шутов у вас тоже бьют, как собак?

– Нет, – возразил Сумароков. – Петр Первый разве под сердитую руку… да всем равно попадало от него, даже светлейшему… Покойный император не занимался шутами.

– Да, – произнес горбун, вставая, – а у нас смотри, – визгливым голосом продолжал он. С этими словами он обнажил свои руки и показал Сумарокову сине – багровые рубцы. – Шут, шут… – визгливо кричал он с налившимися кровью глазами. – Это забава господина Бирона… Теперь она императрица всероссийская… А он!.. Ха – ха – ха, – он расхохотался диким смехом. – Так у вас не бьют шутов? А?

– Не бьют.

На лице горбуна выступили красные пятна.

В своем сером кафтане с широкими рукавами он походил на гигантскую летучую мышь. Густые, длинные, черные волосы, в беспорядке падавшие ему на лицо, придавали ему дикий и зловещий вид.

Странный, суеверный ужас мало – помалу овладевал Сумароковым. Что‑то страшное чудилось ему за словами горбуна, как зловещее предсказание грядущих бедствий.

Но не успел он что‑либо сказать, как шумно отворилась дверь, и на пороге с хлыстом в руках показался Бирон. При виде его горбун издал злобный хриплый вой и забрался в угол.

– Пошел вон, шут! – крикнул Бирон, подымая хлыст.

– Господин Бирон! – воскликнул Сумароков, весь бледный, порывисто вставая с места.

Бирон опустил хлыст.

– А – а! – произнес он, глядя холодными глазами на Сумарокова. – Вы, кажется, мягкосердечны, господин камер – юнкер голштинского герцога.

Горбун, воспользовавшись удобной минутой, юркнул в двери. Бирон и Сумароков остались вдвоем.

XVII

– Императрица просила вас, – своим резким голосом начал Бирон, – сообщить мне дополнительные подробности.

Сумароков поклонился.

– Мне было поручено передать лично ее величеству, – произнес он.

Бирон угрюмо взглянул на него.

Это был первый русский, приветствовавший новую императрицу и привезший ей важные вести. Под первым впечатлением, узнав, что Сумароков камер – юнкер голштинского герцога, чей сын является ближайшим наследником престола, Анна сухо и недоверчиво встретила этого гонца. Но, прочитав письмо графа Ягужинского, она была готова изменить свое отношение. Письмо Ягужинското придало ей много бодрости. Из этого письма она узнала, что против министров Верховного совета существует пар– v тия тоже сильных родовитых людей – Черкасский, Барятинские, фельдмаршал Трубецкой, ее родственники Салтыковы, духовенство в лице виднейшего члена Синода Феофана Прокоповича, сам Ягужинский и много других, с которыми не очень‑то легко будет справиться верховникам. Под влиянием письма Анна хотела чем‑нибудь отбла – годарить Сумарокова. Но этого не мог допустить Бирон. Он уже успел оценить стройную фигуру и красивое лицо русского капитана.

Не противореча Анне, он вместе с тем искусно заметил, что граф Ягужинский – одно, а его посланец – камер-: юнкер голштинского герцога – другое, что надо быть осторожной, а все сведения лучше соберет он, Бирон, и передаст императрице. Личное свидание излишне. Императрица всегда успеет наградить этого капитана, если его сведения и усердие заслужат того; Анна, по обыкновению, согласилась с Бироном и поручила ему поговорить с Сумароковым.