Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918 - [16]

Далее: упрек о не выводе казаков за пределы области также неоснователен. Всеми правдами и неправдами, мы тянули казаков за пределы Войска, о чем свидетельствуют наши многочисленные приказы. Но мобилизуя старшие возрасты, мы вынуждены были им сказать, что они за пределы области выведены не будут, а призываются лишь для борьбы внутри Дона. Таким образом, фраза, выдернутая генералом Деникиным из приказа, относится не ко всему служилому элементу, а только к известному возрасту. Нельзя было с горячим сердцем строить иллюзию и одновременно холодным рассудком сознавать, что освобождать Россию мы сможем двинуть 4–8 молодых возрастов и всех добровольцев-казаков, но не более того. Мечтать, чтобы войско, поголовно выступившее на защиту своих станиц, также поголовно пойдет за пределы области, было бы не только наивно, но и для дела опасно.

Наконец, добиваясь мира с большевиками, мы стремились получить временную, крайне нужную передышку, использовав ее в целях создания армии, богато снабженной технически и прекрасно обученной, а также поднять расшатанное экономическое состояние Края, столь необходимое для успешной борьбы с Советской властью. Страна остро нуждалась в передышке. Или хотя бы в раздроблении сил противника. Конечно, об этом мы на каждом перекрестке не кричали и своих планов большевикам не открывали. Но заслуживает ли это, спрошу я Вас, обвинения?

Была разница и в сущности самой борьбы. На Дону борьба с большевиками была чисто народной, национальной, в то время, как в Добровольческой армии этой борьбе термином "добровольчество" и наличием частей, состоявших исключительно из офицеров, до известной степени, придавался характер классовый, интеллигентский, что, конечно, не могло сулить никакого конечного успеха.

В общем итоге, политика Добровольческой армии, которой без рабов был полный зарез, не притянула, а оттолкнула от себя новые образования и все дело закономерно кончилось крахом, чего Деникин втайне и добивался.

Несмотря на выяснившиеся принципиальные расхождения с командованием Добровольческой армии, жизнь шла своим чередом, события быстро развивались, и мне приходилось ежедневно сноситься со штабом этой армии. А Добровольцы нагло сели нам на голову. Дальнейшее грустно и смешно.

Приняв к себе раненых и больных добровольцев и допустив устройство в больших центрах — Ростове и Новочеркасске вербовочных добровольческих бюро, войско Донское, тем самым обратило эти города в тыл Добровольческой армии. В силу этого, создалось много точек соприкосновения, дававших часто повод для мелких столкновений. При взаимном уважении и доверии, подобные шероховатости и недоразумения, надо полагать, проходили бы незаметно и безболезненно, но при имевшем теперь место, обоюдном недоверии заинтересованных сторон, картина получалась совсем иная.

Бесспорно то, что тыловая атмосфера, как магнит, тянет к себе все трусливое, малодушное, темное, жадное до личной наживы и внешнего

блеска, создавая позади фронта, беспорядочную торопливую, полную интриг и сплетен жизнь. Злостная спекуляция, тунеядство, выслуживание с "черных ходов" и лихорадочная поспешность в короткий срок использовать всю сумму всевозможных благ и удовольствий, — обычные спутники тыловой жизни. Необходимо было неустанно бороться, чтобы уменьшить эти вредные стороны тыла до минимума и не дать им пышно расцвести и своим ядовитым запахом не только одурманить, но и отравить все прекрасное, героическое — боевое.

Добровольческая армия тогда переживала свою весну. Все жили радостным чувством, опьяненные верой в светлое будущее и мало кто замечал, как в неокрепшем еще организме армии, зарождались все видимые признаки ужасных гибельных болезней. Со всех сторон к Добровольческой армии тянулись грязные руки, оставляя на ее, прежде белоснежной одежде, подозрительные пятна; пухли штабы, как грибы вырастали новые и новые учреждения, а шкурники, авантюристы и спекулянты, оседая в тылу, постепенно вытесняли прежних спартанцев. Каждый "белый город" жил сейчас своей особенной жизнью, темп и колорит которой зависел от многих причин и главное от совокупности мер, принятых военным командованием для поддержания порядка. Короче говоря, вода была мутнее некуда, и в этой мути рыбку, желательно золотую, но, на худой конец, и вяленую, ловили все, по принципу: кто смел, тот и съел.

Но и Новочеркасск, столица славного Дона, в это время тоже не жил своей нормальной жизнью. На площадях, на перекрестках улиц, не видно было праздных сборищ, злобной толпы, по тротуарам не шатались шинели с оборванными погонами, не услышать среди собравшейся кучек людей выкриков революции, не слышно тут бесшабашной стрельбы из ружей по ночам. Все было по-военному сурово… Проходят полки в их старой казенной форме, гремят колесами по мостовой тяжелые орудия и зарядные ящики, на площадях идет обучение новобранцев и каждый день видно, как они упражняются в ружейных приемах, ложатся в цепях, перебегают и строятся в ряды. Новочеркасск весь стал огромным военным лагерем.

Горячее желание Донского командования оградить столицу Дона от тлетворного влияния тыла, побудили его ввести строгие правила для всего жизненного обихода и сурово карать всех нарушителей порядка и спокойствия. Крайняя необходимость таких мер обусловливалась и тем, что общий моральный упадок в значительной степени коснулся и нашего офицерства, особенно младшего, среди которого часто наблюдались признаки явной недисциплинированности.