Бомбы и бумеранги - [27]

Часа через полтора они встали и начали орать. Пришлось взять у одного из них мой саквояж, открыть его и достать револьвер. Оружие я не жаловал, но в подобной ситуации оно осталось единственным возможным доводом. Испуганные видом шестизарядного «Гассера», носильщики согласились продолжить путь. При этом я не питал иллюзий и понимал, что едва дам слабину, как они покинут нас – и хорошо, если не попытаются ограбить или убить.

Под вечер мне, несмотря на усталость и непритворную опасность, пришлось взять дочь на руки. Она так утомилась, что не могла больше передвигаться самостоятельно.

Мы пришли на место, когда уже стемнело. Я заставил носильщиков разбить лагерь и развести костер, но пока мы с Джоан распаковывали вещи, чернокожие парни сбежали. Я не сильно расстроился, так как предвидел и это, и то, что, скорее всего, после проведения исследований мне придется оставить здесь большую часть вещей.

– Мне страшно, папа, – сказала Джоан.

Я ее понимал. Места оказались тревожными. Жухлая зелень, каменистая почва, нерешительный огонь костра, требующий регулярной подпитки – нам с дочерью здесь было не место. Хорошо хоть животных поблизости не водилось – как я и предполагал в своих изысканиях, им не нравились места пересечения геомагнитных линий.

Джоан перед сном потребовала, чтобы я ее обнял, да так и заснула. Я ворочался недолго и тоже провалился в забытье.

Первое, что я увидел, открыв глаза, была голая чернокожая женщина. Высокая – почти шести футов, но при этом худая и мускулистая, она стояла над нами и смотрела, не мигая, на Джоан.

– Прошу вас одеться, – сказал я. – И сделать это, пока моя дочь не проснулась.

– Я не сплю, – Джоан высвободилась из моих объятий.

– Даже не собираюсь, – на чистом английском ответила негритянка. – Это мой дом, и это мои правила.

– Не смотри, – попросил я дочь.

При этом сам я отводить глаз не хотел – да по большому счету и не мог. Это гибкое тело приковало к себе мой взор. Я понимал, что совершаю нечто неприемлемое для джентльмена. Но смотрел и смотрел.

Хотя я был женат – и до свадьбы не был аскетом, – тем не менее обнаженной женщины при свете дня не видел ни разу. На вид я бы дал негритянке чуть больше двадцати лет. Крупная грудь с тонкими и длинными, почти в фалангу мизинца, сосками чуть свисала под собственной тяжестью. На животе виднелись линии пресса, бедра выглядели едва шире талии. Пах женщины зарос курчавыми жесткими волосами, икры выглядели излишне накачанными и совсем неженственными. И все же она была красива. Я поймал себя на этой мысли, и она меня неожиданно оскорбила. Я, действительный член Британской академии наук, родственник – пусть и дальний – половины пэров британского парламента, вдруг счел красивой туземную женщину?

– Как тебя зовут? – Я еще раз отметил неожиданно хороший английский.

– Ричард Кейтс, – ответил я и начал подниматься. Стесняться своей естественной мужской реакции, отчетливо заметной, несмотря на штаны, я не собирался. Джоан лежала, зажмурившись, и меня это устраивало.

– Я – Оми. Мой народ – фула, и я – марабута.

Фула – это, скорее всего, фульбе, одно из самых многочисленных племен Гвинеи. Что такое марабута, я не знал, но меня это и не интересовало.

– У тебя есть дом?

– Хижина, выше по склону.

Оми смотрела на меня и ехидно улыбалась. На какой-то момент я почти решился достать револьвер – просто чтобы показать, кто здесь хозяин, а кто – туземец. Но быстро подавил эту недостойную мысль. Тем более что девушка явно была умнее большинства моих знакомых, включая немало джентльменов.

– Я прошу тебя одеться, взять Джоан с собой и позаботиться о ней. Твои труды я оплачу.

– На первое – нет. На второе – может быть. На третье – деньги меня не интересуют.

Мы зашли в тупик.

– Папа, она меня не смущает. – Не знаю, в какой момент дочь открыла глаза.

– Идемте. – Оми решительно развернулась и пошла прочь.

Джоан посмотрела на меня. Требовалось срочно решить, что делать. Я чувствовал, что если сейчас промедлю, вера моего ребенка в меня может пошатнуться.

– Давай посмотрим, где она живет, – предложил я обыденным тоном.

Мы едва успевали за негритянкой, хотя она была босой и раздетой – а камни на земле выглядели острыми, не говоря уже о жестких ветвях раздвигаемых нами деревьев.

До хижины Оми пришлось пройти всего футов двести. Это был приземистый, но довольно длинный дом из глины, без окон и с крышей из необожженной черепицы. Сверху виднелась широкая круглая труба с остроконечным ржавым колпаком от дождя.

Внутри царила тьма. Оми разожгла огонь в очаге. Хотя печи как таковой не было, дым не скапливался в комнате, а сразу устремлялся к трубе в крыше. На стенах висели связки трав, маски, черепа животных и людей – в том числе и детские. Пол весь был выложен камнями. Когда пламя разгорелось, я обнаружил, что на полу – мозаика, проявляющаяся за счет разницы оттенков серого. Десятка два символов, среди которых я, к своему удивлению, обнаружил анх, кельтский и коптский кресты.

– Ты ведьма, – утвердительно сказал я.

– Марабута, – кивнула она. – Я же предупреждала.

Наука могла объяснить большую часть того, что творили колдуны и ведьмы. А то, чего она не могла объяснить сегодня, сможет завтра. В этом я был абсолютно уверен. Тем более что неграмотные люди даже компас считали магией.