Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней - [20]

Обо всех этих сварах по своим каналам узнал всемогущий Берия. Он поинтересовался у Курчатова, насколько обоснованы обвинения в идеализме, и есть ли польза от теории относительности и квантовой механики.

Курчатов высказался в том смысле, что без этих теорий нельзя развивать атомную энергетику и многие основные направления в ней, в частности, ядерное оружие, используют в своих расчётах выводы этой новой физики. Берия был человеком прагматичным, и вывихи идеологов его не интересовали. Тем более, что в числе подвергнутых репрессиям ожидались «его люди», участвовавшие в строительстве водородной бомбы, — Тамм и Гинзбург.

Лаврентий Павлович отправился к Самому Мудрому и Самому Проницательному. Тот очень боялся разномыслия и свободы в среде интеллигенции, но атомной бомбы он боялся ещё больше, понимая, что один только её взрыв в окрестностях Кремля уничтожит и всю охрану, и всю Лубянку, да и его самого.

Он настолько панически боялся этого страшного конца, что немедленно дал команду — совещание отменить вообще. Но Коба не был бы лицемерным и двуличным Сталиным, если бы не оставил кое-какие погромные лазейки для опричнины.

Вскоре прокатилась волна печатных «разоблачений», где взахлёб ругали «академиков» — разносу подвергались их взгляды, статьи, учебники, монографии. Бумаги не жалели, бранных слов тоже.

Готовилась, похоже, новая волна репрессий, но к счастью, диктатора хватил удар, и окружавшая его политическая банда сделала всё, чтобы не допустить врачей к лечению этого чудовища.

Довольно-таки быстро значительная часть бдительнейших идеологов поменяла свои взгляды на прямо противоположные.

Новый министр высшего образования разогнал учёный совет физфака МГУ, уволил декана. На его место пришёл «человек» Курчатова— В. Фурсов. Выгнали, как уже говорилось, Акулова и других самых крикливых «пролетарских» физиков.

А Капица и Иоффе были восстановлены в прежних должностях. Но ещё много «недоперестроившихся» затаились в тоскливой надежде на лучшие времена.

Однако, команда физиков, работавшая над атомным и водородным оружием, была спасена вместе с новой наукой, которая с трудом начала получать права гражданства в СССР.

ГЛАВА VI Знак судьбы

Этот ничем не примечательный день — двадцать первого мая 1920 года — стал для России едва ли не судьбоносным. В этот день родился академик и нобелевский лауреат Андрей Сахаров, сделавший всё возможное и может быть даже невозможное для того, чтобы Россия обзавелась собственным термоядерным оружием. Конечно, родился он не академиком и тем более не нобелевским лауреатом, а обыкновенным мальчиком, хотя обыкновенность бывает разная.

В этот же год в Советской России родилось ещё более миллиона мальчиков, среди миллиона новорождённых были и более способные, и совсем одарённые, но только одному из них посчастливилось стать тем, кого недалёкие журналисты по недоразумению назовут потом «отцом водородной бомбы».

Судьба оказалась благосклонной только к одному, причём благосклонность её была поразительна. Его прадед (как и более ранние предки) был священником в приходе неподалёку от Арзамаса. Неподалёку от Арзамаса проведёт почти двадцать лет своей жизни и Андрей Сахаров — в том месте, где большевики, изгадив святые места, устроили в монастыре капище, в чреве которого родилась атомная, а потом и водородная бомба. А в Нижнем, где его дед в своё время стал адвокатом, академик Сахаров будет томиться в ссылке под надзором бдительных «органов» — родовые места тянули к себе, видать, неодолимо…

Дядья Андрея были по-своему талантливы: один стал известным финансистом (НКВД сгноил его за дружбу с Бухариным), другой проявил недюжинные способности в радиоконструировании, — в 1930 году он собрал дома телевизор с механической развёрткой.

Но самое большое и сильное влияние на мальчика, конечно, оказал отец. Блестяще окончив в юности Гнесинское училище, он не только прекрасно играл на пианино, но и сочинял музыку — сонаты, романсы, песни. Отец хорошо знал поэзию, в его доме была большая библиотека книг — причём, что весьма важно, — дореволюционные издания.

Отец увлекался туризмом и в одном из горных походов на Кавказе познакомился с альпинистом Игорем Таммом, что сыграло, пожалуй, ключевую роль в судьбе сына.

Но судьба была не проста, а чрезвычайно щедра к своему любимчику — отец Андрея был ещё и физиком, причём физиком известным миллионам студентам задолго до того, как стал известен стране академик Сахаров. Его отец был автором многих популярных книг и учебников по физике, но особую известность ему принёс «Задачник по физике», выдержавший более десятка изданий.

Ещё отроком Андрей приходил в институт, где отец преподавал физику и смотрел интереснейшие и яркие демонстрационные опыты. Потом опыты стали делаться дома, Андрей записывал их результаты и учился делать выводы.

Вообще, с учёбой ему опять-таки повезло, как мало кому везло в те годы, — первые пять лет он учился дома. Отец объяснял ему физику и математику, на другие предметы приглашались видные учителя, даже профессора — благодаря дополнительным заработкам отца (авторские гонорары за книги) семья имела такую возможность. Не нужно, пожалуй, объяснять, насколько глубже и эффективнее знания, полученные индивидуально или в небольшой домашней группе.