Бомба-свастика - [17]

Я похолодел.

– Вторую, — продолжил Вильгельм Первый, — представляет собой векторный триггер, питающий процесс своей энергией и выносящий икру наружу, обеспечивая тем самым распространение каскада.

Уже из разговоров на вечеринке в доме Оппенгеймеров я понял, что нацисты продвинулись достаточно далеко в решении проблемы и успели разобраться в триггерном механизме настолько, чтобы понять: он столь же важен для действия оружия, как и само нуклеиновое ядро.

По умножавшимся на доске формулам энзимов — Вильгельм Второй как раз отложил в сторону исписавшийся кусочек мела и взялся за новую палочку — я видел, что они, во всяком случае, овладели техникой проектирования ядра бомбы. И поскольку (вопреки инстинктивной убежденности Эйнштейна) такие характеристики, как разум, эволюционировали в природе слишком быстро, не укладываясь в Уоллесовы правила макроселекции, то Вильгельм Второй вместе с сотрудниками мог создать необходимые нити репликаторов за время куда меньшее всех несчетных тысячелетий, ушедших на обыкновенную эволюцию.

Как показали Шредингер и Бор, энзимы служат химическими наблюдателями вызывающих коллапс молекулярных волновых функций, который с учетом наложения вероятностей ведет к единственному исходу. Однако энзим, который постоянно «наблюдает» за молекулой, находящейся в одном и том же положении, не позволяет ей еще раз вступить в неопределенное, способное к реакции состояние, тем самым навсегда замораживая ее конфигурацию и энергию.

Тем не менее квантовая биология обладает другим, не совсем очевидным принципом, гласящим, что способ, которым произведено измерение, определяет его результат.

И работавшие в Нью-Мексико ученые воспользовались им. Если наблюдающий энзим сам подвергается медленным переменам, тогда он позволяет отсутствующей молекуле эволюционировать в соответствии с присущими энзиму биохимическими тенденциями.

– Итак, — спросил Вильгельм Второй, отворачиваясь от грифельной доски, — что вы думаете об этом, друзья мои?

Я попытался сохранить самообладание, однако Вильгельмы переглянулись, и я понял, что выдал себя.

Каких бы результатов они ни добились к этому времени, я теперь знал: наци обладают вполне жизнеспособной программой создания нуклеиновой бомбы. Уничтожение любой экосистемы — для них это вопрос времени.

– Also gut. — Вильгельм Второй кивнул. — Неплохо. Позвольте мне показать вам…

Звякнула далекая дверь, и оба Вильгельма одновременно побледнели.

Вполне натуральным образом.

– Патруль! — выпалил Вильгельм Первый. Явно явившийся не по расписанию.

– Быстро, — Вильгельм Второй указал на изолированную лабораторию. — Внутрь.

Петр опустил руку в карман пиджака.

Нет…

Невзирая на мой приказ, он, должно быть, прихватил с собой револьвер. Брать на базу огнестрельное оружие было нельзя. Первый же выстрел означал нашу смерть и провал поставленной задачи.

– Хорошо, — Петр посмотрел на меня, а потом вынул руку из кармана, без оружия. — Не спорю.

Лаура первой поднялась по сосновым ступеням.

Поспешим.

Внутри лаборатории Вильгельм Второй указал на два шкафа, вмонтированных в заднюю стенку. Он ткнул пальцем сперва в Петра, потом в меня.

– Вы оба, э-э, inn verbergen…

– Прячьтесь, — перевел Вильгельм Первый, выглядывая в лабораторное окошко.

Лаура посмотрела на меня.

– Нет, — сказал я.

– Ты должен. — И с этими словами она провела пальцами по моими губам. — Места хватит только для вас двоих, а я зачислена в штат…

– Быстро, — Петр ухватил меня за рукав. — Так надо.

– Хорошо.

Повернув бакелитовую ручку, Вильгельм кивнул в сторону шкафов с прозрачными передним стенками. Внешняя мембрана медленно становилась черной.

– Производное чернил каракатицы.

Однако патруль был уже на пороге, и, не тратя времени на разговоры, я втиснулся на высокую полку, свернувшись клубком, а мембрана тем временем твердела, запирая меня в лабораторном шкафу.

Лаура…

Однако я видел, что творится в лаборатории, видел, как вздрогнула Лаура, когда патруль появился внизу, в темной комнате, а оба Вильгельма обменялись несколькими фразами. Звуки сделались глухими, я почти не различал слов, однако пропитанная чернилами мембрана была прозрачна с моей стороны.

Едва ли не всхлипнув и часто дыша, я заставил себя притихнуть.

Изоляционная дверь открылась, появился офицер-эсэсовец в великолепном черном мундире с серебряными знаками и нашивками. Его круглое лицо можно было бы даже назвать приятным, если бы не тонкий фиолетовый шрам и безжизненный взгляд, скользнувший по мембране шкафа — я поежился, не сумев справиться с непроизвольной реакцией — и остановившийся на Лауре и обоих Вильгельмах.

– …Sie hier? — Высокий голос его сумел проникнуть в мое укрытие.

Вильгельм Второй что-то пробормотал в ответ, из которого я разобрал только одно слово: arbeiten. Должно быть, сказал, что задержались за работой над важным делом.

Неужели эсэсовцы настолько не доверяют собственным специалистам?

Позади офицера место в дверях заняли два солдата в серых мундирах, державшие руки на маузерах. Однако именно эсэсовец с толстым, белым баллоном у блестящего пояса пугал меня.

Лаура, любовь моя!

На микросекунду взгляд ее обратился в мою сторону. Потом она отвернулась и, потупившись, ответила на вопрос офицера.