Бомба из прошлого - [100]

Да, Лоусон бы поверил ему, но скорее всего сказал бы, что ставки слишком высоки, чтобы отзывать оперативников. С шефом никогда ничего не знаешь наперед, но по крайней мере он бы поверил Деннису.

Покружив по улочкам и еще раз пройдя по площади, он пустился в обратный путь, прикидывая, где могут быть сейчас Вайсберг и Кэррик и введена ли в действие по крайней мере часть «коробочки». Впрочем, больших надежд на нее он не питал. Одно дело — вести наблюдение за каким-нибудь джихадистом в Лондоне и иметь в своем распоряжении пару автомобилей, мотоцикл и дюжину, как их называли, «топтунов», которые держали бы цель в «коробке», и совсем другое, когда ресурсы ограничены. Деннис прибавил шагу — идти быстрее он не хотел, но и сдерживаться больше не мог. Ситуация складывалась отвратительная — ни он, ни Эдриан не имели возможности вести визуальное наблюдение, и это не просто раздражало, а бесило.

В стороне осталась шумная свадебная компания — мужчины в своих лучших костюмах, женщины в нарядных платьях. Они заполнили едва ли не всю маленькую площадь, окружив засыпанную опилками клумбу с розовыми кустиками и еще нераскрывшимися бутонами. На опилках лежали принесенные молодыми людьми букеты в ярких упаковках. Здесь начиналась новая жизнь, здесь рождались надежды и расцветал оптимизм. Оказывается, в мире — черт бы его побрал — есть еще и хорошие новости.

В ухе пискнуло.

— Контроль. Я на месте. На стене, к западу от Барбакана. Наблюдаю цель. Ч-Один, прием.

Он резко выдохнул. Колени вдруг стали словно ватные. Голос прозвучал уверенно, четко. Ему бы порадоваться — адреналин, погоня и все такое, — но радости не было. Только прошедшее волной облегчение — наконец-то есть прямое наблюдение. Но долго ли еще продолжится игра?

* * *

Его разбудил пес, лежавший на своем обычном месте, у печи, возле двери. Он поднял голову, навострил уши и громко залаял. Потом вытянул передние лапы, выпустил когти и поскреб дверь. Лай сменился угрожающим, глубоким, идущим из нутра рыком.

Тадеуш прислушался и, услышав машину, которая и разбудила собаку пол минуты назад, поднялся со стула. Два дня во рту не было ни крошки, и теперь его качнуло, так что пришлось опереться на стол. Сумерки спустились рано и принесли с собой дождь, а света в домике тоже не было. Ни чая, ни кофе он не пил — только воду. Мотор тарахтел все ближе. Похоже, за рулем сидел человек основательный и осторожный, избегавший залитых дождем колдобин и рытвин и старавшийся объезжать их по обочине.

Луч фар скользнул по окну у запертой надежно двери, и пес снова подал голос.

Тадеуш медленно, держась поближе к стене и избегая света фар, двинулся к окну Подъехав ближе, машина повернула. Свет ушел в сторону. Он шагнул к столу, взял в руки дробовик. Проверил, переломив стволы на колене. Оба были заряжены. Тадеуш снова занял позицию у окна.

Машина остановилась. Фары погасли. Его обступила темнота.

Застонала, открываясь, потом хлопнула дверь. Скрип шагов по мокрой земле — кто-то шел к двери. Палец сам лег на спусковой крючок. Пес затих, но прижался к его ноге и хрипло дышал, напряженный, готовый прыгнуть, если дверь начнут ломать. Тадеуш всегда знал, что рано или поздно они придут. Придут под покровом тьмы. Придут за ним. Наложенное проклятие требовало мщения, и это означало, что однажды за ним придут.

В дверь постучали. Не агрессивно, не сильно — осторожно. Страх, сидевший в нем с того времени, как в лесу появился человек, наблюдавший за его домом, немного отпустил. Стук повторился. Он остался на месте, а пес негромко зашипел, но не залаял.

Потом — голос:

— Тадеуш… Ты здесь, Тадеуш?

Он не ответил, но опустил ружье.

Голос прозвучал немного нервно.

— Тадеуш? Ты ведь там, за дверью. Это я, отец Ежи. Пожалуйста, ответь, если ты там.

Священник, конечно, слышал собаку. Он шагнул к столу и положил дробовик на старую газету.

— Ты же дома, Тадеуш. Открой. Впусти меня.

Он вернулся к двери, отодвинул засов, повернул ключ и шепнул что-то на ухо псу, который улегся на прежнее место у плиты. Тадеуш открыл дверь и увидел едва заметно проступающий в темноте силуэт. Священник чиркнул спичкой и поднял руку В другой руке он держал тяжелый с виду пакет.

— Ты здоров, Тадеуш? Почему без света? Болен?

Хозяин отступил, скрутил полоску газеты, сунул в печь. Уголья еще не остыли, и бумага схватилась сразу. Он поднес ее к масляной лампе. Гость огляделся, и Тадеуш заметил, как скривилось его лицо, как дернулся нос, дрогнули губы.

— Нельзя так жить, — качая головой, сказал священник. — В грязи, с этой вонью, без света. Нельзя. И не нужно.

Отец Ежи посмотрел на раковину, в которой лежала грязная посуда двухдневной давности. Столько дней он ничего не ел.

— Дома есть хоть какая-то пища?

Тадеуш покачал головой и подумал, что свет лампы выдает его стыд.

— Можешь сварить кофе?

Он развел руками, показывая, что в доме нет даже этого.

Священник вытер табурет и сел. Повернулся к столу, аккуратно повернул ружье — так, чтобы стволы смотрели в окно, — и поставил на колени пакет. Лицо у него было бодрое, обветренное, щеки блестели чистотой. Из кармана пальто гость извлек бумажный пакетик с двумя печеньицами и протянул их собаке. Пес, живо поднявшись с места, тут же слопал их и положил голову на колени заботливому незнакомцу.