Бомба - [65]

В первых числах ноября капитан Блэк вылез вон из кожи, чтобы добиться амнистии хотя бы для кого-нибудь из заключенных; он был убежден в их невиновности и, защищая их, выкладывался без остатка, будучи умным и добрым человеком. Наконец ему удалось уговорить Шваба, Филдена и Спайса подписать прошение о помиловании, которое было обосновано следующим: во-первых, они не бросали бомбу, во-вторых, они понятия не имели о том, что будет взорвана бомба, и, в-третьих, на хеймаркетском митинге они призывали к мирным методам борьбы. Прошение было подано губернатору, и все думали, что губернатор Оглсби каким-то образом смягчит чудовищный приговор. Все было использовано, чтобы умолить Парсонса, Энге-ля и Фишера попросить хотя бы об отмене смертного приговора. Миссис Фишер и миссис Энгель сделали все, что было в их силах, тогда как миссис Парсонс не согласилась влиять на мужа. Парсонс твердо отказался подписывать прошение, не содержащее требования немедленной реабилитации и свободы без всяких условий. По меньшей мере трое подписали прошение, и капитан Блэк положил его перед Линггом, который сразу же заметил, что это бесполезно, а потом заявил, что, даже не будь это бесполезно, даже если прошение удовлетворят, он не собирается ни о чем просить. Только когда миссис Энгель пришла и стала умолять его сделать это ради ее мужа, он пошел на уступки, и это прошение тоже было подано губернатору. Ответ губернатора последовал лишь десятого ноября, однако просочились слухи, что будто бы он помиловал Шваба и Филдена. Было очевидно, что губернатор не снизойдет до прошения об освобождении без всяких условий, поданного еще четырьмя заключенными.

Пока все это продолжалось, случилось нечто, вновь накалившее страсти. Несмотря на тюремные послабления, время от времени начальник тюрьмы Фольц приказывал обыскивать камеры. К счастью, или к несчастью, но камеры обыскивали утром в воскресенье шестого ноября, то есть в первый день последней недели в жизни узников. Ни в одной из камер ничего не нашли, а вот у Лингга отыскались три бомбы, как было сказано, по чистой случайности.

Случайность была такова, что не очень убеждала. Лингг якобы летом постоянно просил носить ему апельсины, и мисс Миллер выполняла его просьбы, а он складывал их в деревянный ящичек, стоявший возле кровати. Когда открыли дверь, чтобы произвести обыск, Лингга попросили перейти в «Адвокатскую пещеру». Он тотчас встал и спокойно спросил:

— Могу я взять с собой апельсины?

— Нет, — ответили тюремщики, — пожалуйста, оставьте все и потерпите, через две минуты вернетесь к своим апельсинам.

Лингг уже держал в руках ящичек и, получив отказ, небрежно поставил его на кровать и перешел в «Адвокатскую пещеру». Поначалу полицейские не обратили внимания на ящик, обыскали всю камеру и в последнюю очередь подошли к кровати. Шериф Хоган взял ящик в руки, открыл его и бросил в коридор. К счастью, ящик отлетел слишком далеко, скользнул между прутьями решетки и упал этажом ниже, где сломался, и апельсины разлетелись во все стороны. Поняв, что произошло, Хоган подошел к перилам и посмотрел вниз. Он обратил внимание, что узники присматриваются к апельсинам, поэтому приказал принести фрукты наверх, но, отворачиваясь, успел заметить, что один из узников снял кожуру с апельсина, внутри которого было нечто совсем не апельсиновое. Тогда он сам сбежал по лестнице и схватил ящик. При более близком рассмотрении, судя по полицейскому рапорту, среди апельсинов были обнаружены три бомбы, спрятанные под апельсиновой кожурой.

После этого Лингга перевели в особую камеру номер одиннадцать, подальше от остальных, и с тех пор за ним следили и днем и ночью. Собирался он взорвать тюрьму? Или хотел использовать бомбы на месте казни? Понятия не имею.

Обнаруженные в камере Лингга бомбы привели всю Америку в состояние ярости и страха. В Чикаго началась паника, начальника тюрьмы ругали в газетах, не обошли вниманием и простых тюремщиков, и шерифов. Слишком много свободы получили узники. Анархисты — известные фанатики — убийцы — сумасшедшие — поэтому за ними надо следить, как за дикими зверьми, и убивать их надо, как диких зверей. Пресса была единодушна. Страх диктовал слова, которые писала ярость; но какими людьми были эти анархисты, вскоре стало очевидно по их делам. Их нельзя было замарать ни ложью, ни поношениями испуганных врагов, о них говорили их собственные дела, не боявшиеся дневного света.

Глава XIII

 Из семи осужденных только один был американцем. Это был Альберт Парсонс. Чем выше поднималась волна проклятий в адрес остальных анархистов как иностранцев и убийц, тем сильнее американская толпа хотела сделать исключение для Парсонса. Толпа всегда жаждет крови или поднимает на щит, не сообразуясь ни с какой логикой. Ее герои — полубоги, ее враги — исчадия ада. Как я уже говорил, общественное мнение превратило Лингга в дьявола, чудовище, дикого зверя, и то же самое общественное мнение теперь пыталось сделать ангела света из Парсонса. Должен признать, он привлек к себе симпатии американцев. Парсонс не просто родился в Америке, он был южанином, который еще мальчишкой сражался за Конфедерацию, а после войны стал сторонником условий, поставленных Севером. В 1879 году лейбористы выдвинули его в качестве кандидата на пост президента, однако он отказался от этой чести.