Бомба Геринга - [8]

— А я и есть жених, — Владимир поправил борта пиджака.

— Как? Наконец решился?

— Так точно, товарищ полковник.

— Пора, дружочек, пора, холостяк в двадцать девять уже берется женщинами под подозрение. Так кто она, избранница твоего сердца?

Владимир ответил не сразу:

— Студентка университета, филологиня…

— Кто-кто? — словно не расслышав последнего слова, полковник поднес ладонь к уху.

— Учится на филологическом факультете Ленинградского университета.

— Ого!.. Молодец!.. Хватка наша, саперская. Уж если гибнуть, то на бомбе, а коль жениться — то на королеве. А выше университета, как я понимаю, ничего в науке нет. Ведь так, майор? — Полковник дружески подмигнул Урусову.

— Так точно, товарищ полковник. Альма-матер.

— Переведи на русский.

— Мать-кормилица.

— Вот именно! Здорово сказано. Когда свадьба?

— Седьмого ноября.

— Тоже неплохо. Золотая свадьба совпадет со столетием Октября.

Владимир не удержал улыбку. Это совпадение раньше ему и в голову не приходило. Он непременно скажет об этом Ларисе. Он уже отчетливо представлял, как она, с ее летучим воображением, в картинах разрисует два этих великих события: столетие Октябрьской революции и пятидесятилетие их супружества.

Полковник поднес ладонь к глазам и, словно о чем-то мучительно вспоминая, некоторое время стоял неподвижно. Потом снял телефонную трубку и набрал номер.

— Садитесь, товарищи, — он показал на стулья у стола.

Майор и капитан сели.

По лицу полковника проплыла озорная, молодцеватая улыбка. Уже по одной этой улыбке Горелов предполагал, каким лихим и неудержимо порывистым был этот пятидесятивосьмилетний человек в годы молодости. Его худощавое, иссеченное глубокими морщинами лицо было суровым, мужественным: человеку с таким лицом можно довериться.

— Соедините меня с подполковником Федяшиным.

Во время минутной паузы, в течение которой полковник ждал, когда его соединят с заместителем по политчасти, Журавлев успел раскурить трубку. На майора и капитана он не обращал ни малейшего внимания.

— Виктор Семенович? Приветствую! Ничего не знаешь? Что?.. Ого, брат, с пылу, с жару: женится последний могиканин из племени холостяков. Кто? Угадай!.. Нееет… Не-е-ет… Бери выше… Выше!.. О ком только что узнала вся страна?.. Он самый!.. А ты знаешь, что из красного слова кафтана не сошьешь?.. Что, не понимаешь? Тогда бери ручку и пиши приказ по части. Взял? Ну, теперь пиши: «За безупречную службу и отличное выполнение приказов командования командиру пиротехнической роты капитану Горелову В.Н. выношу благодарность и награждаю месячным окладом». Написал? Ну и отлично. Передай немедленно начфину, чтобы он месячную зарплату новенькими хрустящими червонцами принес самолично на квартиру капитана Горелова на фаянсовом блюдечке! Слышишь — на фаянсовом блюдечке с золотой каемочкой. — Полковник сделал кивок в сторону Горелова и тихо спросил: — Адрес?

Владимир сказал свой адрес. Полковник повторил его в телефонную трубку.

— Не забудь, Семеныч: свадьба седьмого ноября. На всю Европу закатывать не будем, а парламентера от нас нужно послать. И не с пустыми руками, а с корзиной шампанского и корзиной цветов. Остальное — дело твоей фантазии, У вас, политработников, это получается лучше. — Полковник, улыбаясь, долго кивал, с чем-то безоговорочно соглашался, потом закончил: — Ну, есть! Бывай здоров.

Когда он положил на рычажки телефонную трубку, Горелов встал.

— Спасибо, товарищ полковник! — От волнения у Владимира дрогнул голос.

Не деньги были дороги ему в эту минуту: к деньгам он был равнодушен. Его тронуло внимание и отцовская забота этого прославленного ветерана войны, которого все в полку, от солдата до старшего командира, звали Батей. Полковник знал об этом и в душе гордился этим дорогим для него прозвищем, которое он заработал не только почтенным возрастом, но и непререкаемым авторитетом, всей своей честно прожитой жизнью солдата и коммуниста.

— Ты хоть невесту-то потом покажи. Как-никак я командир полка.

— Хоть сейчас, товарищ полковник.

Брови полковника взметнулись.

— Она здесь, в приемной?

— Нет, на улице, у проходной.

— Что?! Хорош гусь! Сам сидит в теплом и сухом кабинете, а невесту оставил под дождичком.

— Она с зонтиком, товарищ полковник.

Полковник взял телефонную трубку. Лицо его стало строгим, даже чуть-чуть суровым.

— Дежурный? Полковник Журавлев. Там у проходной под дождем капитана Горелова ожидает девушка. Сейчас за ней спустится капитан. Пропустите ее. Фамилия? Пускай без фамилии, это жена капитана Горелова. Ясно? Ну то-то!

Не дожидаясь приказания, Владимир почти выбежал из кабинета.

По лицу полковника было видно, что ему не хотелось возвращаться к тяжелому разговору о гибели сержанта Бугоркова. На какие-то минуты он забыл о нем, а сейчас, оставшись в кабинете один на один с Урусовым, он снова представил, какая печальная тень ляжет на лицо маршала, когда ему будут докладывать о чрезвычайном происшествии в полку, которым командует Журавлев, любимец маршала еще с дней Сталинградской битвы. Тем более что прошло не больше недели, как маршал вышел из больницы. Врачи заключили: усталость сердечной мышцы. Уж кто-кто, а Журавлев-то знал, отчего могла устать сердечная мышца маршала. О кем, о его думах и тревогах Журавлев знал не меньше других: быть может, даже и не меньше тех офицеров, которые служат с ним в Москве под одной крышей.