Бомба для председателя - [103]

— Шинагава-сан действительно мой друг, но Исии я не знаю.

— Чем же тогда вы сможете помочь мне с делом Дорнброка?

— Если у вас есть время, — предложил Онума, — мы зайдем в один маленький симпатичный бар. Там собираются журналисты и актеры. Славные люди. А потом мы навестим дом, где я вас познакомлю с гейшами… У вас, европейцев, неверные представления о гейшах, и я всегда стараюсь вести контрпропаганду, — пояснил Онума. — Ну как?

— С удовольствием, спасибо, — ответил Люс. — У меня совершенно свободный вечер. Я успею к завтрашнему утру добраться до Токио?

— Экспресс идет через каждые двадцать минут. Скорость — двести пятьдесят километров, очень удобно…

«Чем-то он похож на Хоа», — подумал Люс и содрогнулся, вспомнив, как Хоа вызвал его на черную лестницу того морского бардака. После скандала в клубе «Олд Айлэнд» они все же поехали в тот дом, где жили моряки-проститутки. Джейн отговаривала его, уверяла, что это опасно, что это может бросить тень на его репутацию. Но Люс был унижен тем, что позволил усадить себя в такси, а не схватился с тем длинным Ричмондом, и поэтому настоял, чтобы пойти в бордель. Когда они вошли в тот дом, их сразу же окружили страшные создания, не похожие на нормальных людей. Высокие, завитые, напудренные, хрипло смеющиеся, пьяные, плачущие, они повели хоровод вокруг европейцев, а Хоа стоял в стороне и смотрел на Люса без улыбки — впервые за все время их знакомства… Люс лишь на мгновение увидел этот его взгляд, а потом снова с отвращением повернулся к морякам… У моряков были страшные руки — громадные, натруженные; обгрызенные ногти, покрытые красным лаком; очень большие, неживые стеариновые груди. Люс заметил, что кожа на этих искусственных грудях (декольте на их платьях было глубоким) какого-то мертвенного цвета — желтая, с отливом синевы.

…Ах Осака, Осака, сумасшедший город! Европа, Америка, Азия, Марс — все здесь смешалось, сплавилось воедино яростное сине-желто-красное ночное соцветие реклам, которые слепят, трижды отраженные в мокром асфальте, в стеклах витрин, в жирных капотах черных автомобилей… Осака, Осака, неистовый город, весь в пульсации жизни, ни на минуту не затихающий, весь в гомоне, крике, шуме, — самый неяпонский город в Японии, самый японский город в Азии!

«Что нового он может мне сказать о Гансе? — думал Люс, вышагивая следом за Онумой по узеньким улочкам Сидзукуси. — О Дорнброке мне больше ничего не надо. Мне теперь надо увидеть Исии. Тогда все закольцуется. Ей-то уж Ганс наверняка должен был сказать о мистере Лиме».

Онума вошел в маленький — всего пять столиков — бар. Хозяйка приветствовала его обязательным возгласом:

— Добро пожаловать!

Две девушки сняли с Люса дождевик и провели его к маленькому столику под лестницей, которая пахла свежей сосной и вела наверх, в жилое помещение.

— Как вы относитесь к сырой рыбе? — спросил Онума. — Я хочу предложить вам суси. Это очень вкусно: сырая рыба и рис. Некоторые европейцы не могут есть сырую рыбу, но на этот случай у нас припасена макахура, то есть икра. Или осьминог, он не так физиологичен.

— Я люблю сырую рыбу. И сырое мясо. И вообще, больше всего мне нравится поедать ежей, — ответил Люс.

Онума чуть посмеялся — каждая нация вправе шутить по-своему — и спросил:

— Был трудный перелет?

— Нет, все нормально…

— Не очень устали?

— Это вы о ежах? Простите меня: я так шучу.

— Нет, это вы простите, что я не понял ваш юмор, — ответил Онума.

Как только к их столику подошли девушки и принесли целлофановые пакетики с горячими влажными салфетками, пропитанными благовониями, с лица Онумы сошло напряжение, и оно сделалось непроницаемо спокойным.

«Такое же лицо было у Хоа, — подумал Люс, — когда он сказал на черной лестнице, что я родился счастливым, потому что мне покровительствует случай».

«Вообще-то, случай обращен против людей, — сказал тогда Хоа. — Ведь рождение, как, впрочем, и смерть, случайно». Он тогда три раза повторил, что случай спас мне жизнь. «Не будь поездки в этот „Олд Айлэнд“ и не пойми я, что вы действительно разгневаны поведением мистера Ричмонда (я это до конца понял, когда вы так испугались мистера Ричмонда, испугались около такси; я его тоже очень испугался, я вообще боюсь белых: только потому я согласился выполнить просьбу мистера Лао…), вы бы исчезли. Я ведь ничего против вас не имел… Вы мешали мистеру Лао, помощнику председателя Лима. Я наблюдал за вами в клубе и понял, что убирать вас будет легко, потому что вы сопротивляетесь лишь на словах — на деле вы беспомощны. Но вы действительно очень сильны в словах. Я не очень вас сначала понимал, мистер Люс, — продолжал Хоа, — вы всегда и всем говорили правду, а я не понимал, как это можно говорить всю правду: это ведь значит оставить себя незащищенным… А потом я понял, что ваш прием самый действенный: ложь заставляет держать в голове тысячи версий, ложь тренирует разум человека, без лжи невозможен прогресс, мистер Люс, но когда лжи противостоит правда, тогда, значит, человек, говорящий правду, очень надеется на свои инстинкты, тайные провидения — он уверен, что и во лжи собеседника ему откроется истина».