Болваны - [21]

- Не может быть!

- Еще как может! Трое работают у нас в институте... Две - на кафедре общего языкознания, а одна - лаборанткой у Козлищева.

- Как это ты все знаешь! - удивился Миша.

- Я же не в безвоздушном пространстве живу...

- Чем в таком воздухе, уж лучше совсем без воздуха... - пробормотал Миша, угрюмо озираясь.

- Это ты прав. Воздух здесь тяжелый! Ты идешь на Козлищева?

Птицын достал из дипломата два яблока, протянул одно Лунину.

- Придется! - Миша тяжело вздохнул, поблагодарил кивком и, откусив, заметил: - Я уже три раза прогулял!

- Плохи твои дела! Говорят, он всех помнит... Особенно тех, кто манкирует его лекции... Он на экзамене оставляет их напоследок... Так сказать, на десерт... Козлищев ведь гурман!

- Что-то не похоже... У него лицо какое-то пресное...

- Интеллектуальный гурман! - уточнил Птицын, жуя. - Любит Пушкина, Лермонтова, Фета... За них глотку кому угодно перегрызет!

- Не любишь ты людей!

- А за что их любить? Что хорошего они мне сделали?! Помнишь, как Паша Баранов сдавал экзамен Козлищеву?

- Это кто такой?

- Ну... курсом старше... Жирный альбинос в очках... с маленькими красными глазками... Взял он билет: "Знаете, профессор, у меня горе: вчера моя невеста вышла замуж за другого!" Козлищев задергался, засуетился: "Вас тройка устроит?" - "Вполне!"

Они опять похохотали. Парадокс: едва Миша видел Птицына, его настроение резко улучшалось. То же самое происходило и с Птицыным, о чем он не раз с удивлением говорил Мише.

Птицын с хрустом дожевал яблоко и торжественно положил огрызок на самый край ленинского пьедестала.

- Это неинтеллигентно, - кротко заметил Миша.

- А я никакой не интеллигент. Мой дед землю пахал. Терпеть не могу интеллигентов. Слюнявые, сентиментальные сволочи, к тому же склонные к предательству. Сначала предадут - потом каются. Размазывают сопли по щекам. Правильно их Ленин всех выслал за кордон.

- Знаешь, в чем гвоздь спора Лао-Цзы с Конфуцием? - неожиданно спросил Миша, скорее продолжая разговор с самим собой, чем с Птицыным.

- Ну?

- Конфуций считал, что человек по природе зол, его сущность - дикарство ("чжи"). Следовательно, человека надо воспитывать, прививать ему "вэнь"... что-то вроде интеллигентности. А Лао-Цзы верил, что человек по природе божественен, то есть сопричастен Великому Дао. А Дао, Бог - это самое естественное Естество, и чем больше человек удаляется от своего первоначального состояния, чем больше теряет естественность, тем больше на его сущность напластовывается дикости ("чжи"). А если на эту дикость еще напластовать и "культурность" ("вэнь"), то человек станет хитрее, эгоистичнее... хуже... Вот почему Лао-Цзы еще до Фрейда, до Юнга призывал все эти "напластования" как бы вытащить наружу, выпустить из себя сумасшедшего, как джинна из бутылки...

- Выпустить, конечно, можно... - задумчиво протянул Птицын. - Боюсь только, этот сумасшедший наломает столько дров... А бутылка окажется пустой... И вообще, все это теории, теории... А древо жизни пышно зеленеет... Лао-Цзы, Конфуций, Дао... Чем в таком случае хуже теория Носкова?.. Помнишь, он нам излагал? "Все - дерьмо, а мир - большая задница!" Глубокая теория! Носков ее еще остроумно развивал: "Но ведь дерьмо - это продукт задницы! Следовательно, являясь непрерывным производителем дерьма, задница сама себе роет яму, в которой и потонет!.. Апокалипсис!"

- Любить людей - это не теория, а практика, - назидательно проговорил Миша. - Трудная практика.

- Хотелось бы их любить... Жизнь к этому, правда, не располагает... К сожалению... Ну, допустим, я люблю... И что из этого выходит? Любить - значит жертвовать. Ты согласен?

- Согласен.

- А нужны ли твоей возлюбленной жертвы?

Птицын сделал длинную паузу, во время которой Миша, задумавшись, не нашелся, что ответить.

- Вот видишь! И потом, - продолжал Птицын, - что у тебя есть такого, чем не стыдно было бы пожертвовать?!

Снова Миша промолчал. Птицын с торжествующей улыбкой подвел итоги:

- Твоя любовь никому не нужна, кроме тебя самого... Так что носись с ней, как с писаной торбой, лелей ее, холь... На пенсии будешь рассказывать внукам, как крепко в институтские годы ты любил Лизу Чайкину... А она вышла замуж за Федота Кургузого, слесаря-ремонтника из ЖЭКа.

- Фу, какая мерзкая фамилия! - возмутился Миша.

- Увидишь, мои пророчества оправдаются!

- Особенно насчет Кургузого... Посмотрим... Ждать осталось недолго: лет сорок-пятьдесят... А по поводу любви... я не ответил...

- Не ответил.

- Твои вопросы - это все равно что коаны.

- Это что еще за дичь?

- Коан - даосский вопрос без ответа. Один японский профессор Токийского университета... он преподавал философию, религию... отправился в гости к монаху, исповедовавшему дзен... "Я хотел бы понять, что такое дзен, объясните, пожалуйста..." Монах приготовил чай и, ни слова не ответив, стал наливать его из чайника в чашку профессора. Чашка наполнилась до краёв... но монах льет себе и льет... невозмутимо так... В конце концов профессор не выдержал: "Простите, но ведь льется мне на штаны..." Монах убрал чайник и говорит: "Ваше эго подобно этой чашке. Сколько ни вливай, ничего не изменишь. Ваше эго переполнено знаниями и хочет еще. Но пока вы не опрокинете чашку и не забудете все ваши знания, вы не поймете, что такое дзен..." У Басё есть странное хокку. После того как в Эдо (старое название Токио) сгорела его хижина, он отправился путешествовать на север и по дороге написал: