Большой Жанно - [52]

Пущин, как видно, переписывал ее несколько дней, но вложил между листами от 21 октября.

О Ростовцеве

Имя Якова (или Иакова) Ивановича Ростовцева в последнее время много и беспорядочно звучит в разных сфеpax российской жизни. Поскольку же личность его действительно находится в сонме тех, от кого теперь зависят судьбы миллионов людей, мы видим необходимость, чтобы — если уж не миллионы, то пусть тысячи знали о Ростовцеве поболее. Главные сведения, составляющие нашу записку, получены, разумеется, путями неофициальными — как из разных, отчасти и секретных бумаг, так и по воспоминаниям и рассказам авторитетных свидетелей.

Нарисованный нами портрет государственного человека, как, впрочем, и любой портрет, можно, вероятно, упрекнуть в неточности или незавершенности — но пусть, явившись на свет божий, он вызовет у других желание дописать, подрисовать, даже замалевать наше творение. Итак, приступаем.

Имя Ростовцева появляется в знаменитом «Донесении следственной комиссии 1826 года», то есть в том официальном документе, которым завершилось разбирательство дела декабристов. Пройдет тридцать лет, и в недавно напечатанной книге барона Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» — известном труде, сочиненном по заказу верховной власти, находим следующие вдохновенные строки:

«Благородный двадцатилетний юноша, горевший любовию к отечеству и преданный великому князю, в порыве молодого, неопытного энтузиазма, предложил для себя трудную задачу: спасти вместе — хотя бы ценою собственной жизни — и отечество и монарха».

О Корфе здесь толковать не будем: этот почтенный автор имеет обыкновение выходить на дуэль, так сказать, с одним только пистолетом (не допуская и мысли о таковом же оружии у противника). Поговорим об энтузиасте…

I. Ростовцев и Оболенский

Яков Иванович Ростовцев родился в 1803 году и вышел из Пажеского корпуса в лейб-гвардии егерский полк. Накануне известных событий 14 декабря 1825 года поручика Ростовцева 4-го хорошо знали в петербургских гвардейских и литературных кругах. Несмотря на такой тяжкий для офицера дефект, как сильное заикание, молодого человека пригрел начальник штаба гвардейской пехоты генерал Карл Иванович Бистром (Ростовцев стал одним из его адъютантов); к тому же он приобрел некоторую литературную известность, печатаясь в журналах, альманахах и, между прочим, — в «Полярной звезде» Рылеева и Бестужева.

По службе, как водилось, он жил в доме своего начальника вместе с близким товарищем, другим адъютантом Бистрома Евгением Петровичем Оболенским — будущим декабристом.

Оболенского часто посещал Рылеев, и Ростовцев конечно же немало наслушался о недостатках тогдашнего российского правления и планах, клонящихся к его перемене. Когда разговор переходил известный градус, Оболенский просил Ростовцева выйти из комнаты, и тот смиренно выходил. Мудрено тут было не догадаться о многом, если не обо всем, и однажды Оболенский как бы между прочим предлагает товарищу соединиться «особыми узами» для искоренения российских бедствий.

Ростовцев этого разговора не поддержал, однако с квартиры не съехал и оставался с Оболенским в полной дружеской приязни — мы имеем здесь самые положительные свидетельства обеих сторон.

Настало междуцарствие — совещания у Оболенского сделались постоянными, явились новые лица.

Числа 9 или 10 декабря Ростовцев прямо объявляет Оболенскому: «Князь, я подозреваю тебя в злонамеренных видах против правительства».

О. снова заговорил о необходимых переменах в стране, ссылаясь на то, что и прежде толковал о сем с Ростовцевым.

Однако Р. допытывался о прямом заговоре; Оболенский признался только в своей ненависти к в. кн. Николаю Павловичу.

Ростовцев: Я сам иногда осуждаю Николая за чрезмерно строгое, вспыльчивое обращение с офицерами, но вместе с тем имел случай видеть доброту души его. Почему ты знаешь, может быть, его поведение было следствием необходимости?

Оболенский не хотел этому верить.

Р.: Князь, ты увлекаешься, ты можешь сделаться преступником. Но я употреблю все средства, чтобы спасти тебя.

О.: Пожалуйста, обо мне не заботься, твои старания будут напрасны; я не завишу от самого себя и составляю лишь малейшее звено общей огромной цепи. Не отваживайся, Яков, слабою рукою остановить сильную машину: она измелет тебя в куски.

Р.: Я намерен спасти тебя и других.

Пока Оболенский обнимал, успокаивал соседа, его вызвали к генералу Бистрому. Уходя, он говорит: «Наш разговор не кончен». Ростовцев же восклицает: — «Дай бог, чтобы конец был лучше начала!»

В следующие встречи О. старался перевести дело на шутку, заверяя соседа, что ничего нет и не будет — только одни разговоры. Однако Ростовцев объявил, что при первом же случае предупредит великого князя Николая о грозящей опасности.

Оболенский смеялся: «Что же ты сумеешь сообщить великому князю, кроме твоих смутных подозрений? Я пророчу тебе, милый Яков, крепость — куда засадит тебя Николай Павлович за нелепицу, за бред — и тогда ты принудишь меня идти освобождать тебя из заточения поневоле».

Ростовцев колебался, но 12 декабря, перед обедом, поднявшись к Оболенскому, застает у него Рылеева и человек двадцать гвардейских офицеров. Они заметно обрывают разговор при появлении нового лица.