Большой террор. Книга II. - [120]
Когда волна репрессий схлынула, ключевые посты верховного командования оказались в руках людей, не подготовленных для этой роли. Никто из них не обладал стратегическим мышлением, И даже в тактических расположениях войск вдоль границы сказывался «неизобретательный и тупой ум».[959] Негибкость военно-политической машины приводила к тому, что неполадки наверху сразу сказывались на всей структуре. «Масса», на которой базировалась советская военная доктрина после Тухачевского, стала слишком громоздкой и неповоротливой. Командовать было трудно.
Во время финской войны 1939-40 годов «некомпетентность клики Ворошилова — Мехписа, — как пишет английский военный историк Эриксон, — с самого начала привела Красную Армию к катастрофе».[960] Кроме того, младший командный состав обнаружил полное отсутствие хладнокровия и выдержки («нервов», которые Тухачевский считал необходимым качеством). И это понятно — дух самостоятельности был уничтожен во время террора.
В 1939 году немецкое командование произвело оценку боеспособности советских войск. В секретных документах немецкого генерального штаба Красная Армия названа «гигантским военным инструментом», принципы руководства — «хорошими», но кадры руководства — «молодыми и неопытными».[961] По мнению немецкой разведки, которая в 1940 году предостерегала от недооценки военного потенциала Советского Союза, Красной Армии нужно было четыре года, чтобы вернуться к уровню, на котором она находилась в 1937 году.
Два момента скрашивают этот мрачный период, пришедший на смену репрессиям. Во-первых, командарм Шапошников, бывший царский полковник, все еще продолжал пользоваться доверием Сталина. Несмотря на разгром, ему удалось отыскать и выдвинуть новые таланты. Полномочия Шапошникова как начальника генштаба были ограничены, но ему удалось заполнить несколько командных постов способными офицерами. Этих людей было, конечно, недостаточно, чтобы создать противовес другим, выдвигаемым по прихоти Сталина, Мехлиса и Ворошилова.
Во-вторых, по счастливой случайности два командира бывшей Первой Конной армии оказались хорошими солдатами. Тимошенко, которому пришлось расхлебывать последствия финляндской эпопеи Ворошилова, был уже (7 мая 1940) маршалом, а затем стал Наркомом обороны. Жуков получил незадолго перед этим восстановленное звание генерала армии, занимал несколько ключевых постов, а в январе 1941 года был назначен начальником генштаба.
Реформы, проведенные в период между 1940 годом и нападением Германии, были недостаточными, но без них Красная Армия была бы, вероятно, уничтожена в первые недели войны. Тимошенко пытался восстановить положение, существовавшее при Тухачевском, но за несколько месяцев нельзя было неверстать урон, нанесенный тремя годами деградации.
К тому же вместе с Тимошенко в маршалы был произведен Кулик — гротескная фигура из царицынской свиты Сталина, которого Ю. П. Петров считает полной бездарностью.[962]
Кулик был поставлен во главе артиллерийских войск. Вместе с Жуковым и Мерецковым (незадолго перед тем выпущенным из тюрьмы) звание генерала армии получил еще один ни на что не годный ветеран Первой Конной — Тюленев. Таким образом, после 1940 года четверо из пяти маршалов, двое из трех генералов армии и двое из новых генерал-полковников, были выходцами из группы Сталина, действовавшей во время гражданской войны. Двое из восьми оказались достойными кадрами. Уровень остальных выдвиженцев колебался от среднего до катастрофического. Уступки, на которые пошел Сталин перед лицом военной опасности, были пока ограниченными. И вполне можно предположить, что если бы не встряска финской войны, Тимошенко не получил бы возможности выполнить свою программу частичного возрождения армии.
Задача была грандиозной, а в тех обстоятельствах — просто немыслимой. Но кое-что все же можно было улучшить. 12 августа 1940 года отменили систему двойного командования. В сентябре Мехлис был выведен из состава политического руководства армией. Наметилось частичное возвращение к методам подготовки, которые использовал Тухачевский. Но как можно было за оставшееся время создать руководство и возродить дух армии? На посту Наркома обороны Тимошенко был неизмеримо эффективней Ворошилова, но последний, наряду с многочисленными сталинскими выдвиженцами, все еще сохранял в своих руках большую власть. А Сталин, наивысшая инстанция, по-прежнему отказывался поверить в возможность германского нападения.
Эриксон, один из ведущих знатоков этого периода, сомневается в том, что накануне германского вторжения «в Советском Союзе существовал последовательный план обороны».[963]
Отношение Сталина к германо-советскому пакту 1939 года — один из самых любопытных эпизодов его политической карьеры. Странное дело: человек, не придававший ни малейшего значения словесным заверениям, равно как и письменным, думал или во всяком случае надеялся, что Гитлер не нападет на Советский Союз. Даже когда у него в руках были исчерпывающие доказательства, что нацисты стягивают силы для нападения, — доказательства, представленные советской разведкой, англичанами и немецкими перебежчиками, Сталин отдал строгий приказ рассматривать подобное сообщение как провокацию. Он сказал Шуленбургу «мы должны оставаться друзьями», а полковнику
