Большой подлог, или Краткий курс фальсификации истории - [24]

«Европа» им понималась, как романо-германский продукт, и появление нового понятия «Свободный мир», вышедшего за пределы Европы — вряд ли виделось из 1871-го. Ну, еще можно США посчитать продолжением романо-германства (хотя с нынешним президентом и нынешними демографическими тенденциями это будет интересный постулат), но Япония…

Сегодня, полтора века спустя сохраняется разделение России с Западом, тоже по наборам… но уже не генов, а «ценностей».

Как теперь нам выстраивать отношения с… или встраиваться в… в этот дивный, свободный мир? Или, хотя бы — тут я сильно снижаю планку до своей частной задачи: как бы мне, к завершению этой книгу, не сбиться на примитивную и беспомощную «контрпропаганду», каковую я и сам столько лет наблюдал во всех наших «Правдах»?

Разве что попробовать обратиться, ну хотя б к самому «отцу русофобии», маркизу де Кюстину, книгу «Россия в 1839 году», которого и 120 лет спустя переиздавали в США, «как лучшее пособие по СССР», с предисловием директора ЦРУ Беделла Смита. Попробовать привести несколько цитат из него… и не «опровергать грязные инсинуации», а как бы — «замерить дистанцию восприятия».

Итак, маркиз де Кюстин:

«Это злосчастное мнение Европы — призрак, преследующий русских в тайниках их мыслей; из-за него цивилизация сводится для них к какому-то более или менее ловко исполненному фокусу. Надобно обладать большей силой, нежели Петр Великий, дабы исправить зло, какое причинил первый растлитель русских.

— Две эти нации — Россия, как она есть, и Россия, какой ее желают представить перед Европой. Император менее, чем кто-либо, застрахован от опасности оказаться в ловушке иллюзий. Вспомните поездку Екатерины в Херсон — она пересекала безлюдные пустыни, но в полумиле от дороги, по которой она ехала, для нее возводили ряды деревень; она же, не удосужившись заглянуть за кулисы этого театра, где тиран играл роль простака, сочла южные провинции заселенными, тогда как они по-прежнему оставались бесплодны не столько из-за суровости природы, сколько, в гораздо большей мере, по причине гнета, отличавшего правление Екатерины.

— Учтивость здесь — всего лишь искусство прятать друг от друга двойной страх: страх, который испытывают, и страх, который внушают сами. Под всякой оболочкой приоткрывается мне лицемерное насилие, худшее, чем тирания Батыя, от которой современная Россия ушла совсем не так далеко, как нам хотят представить. Повсюду я слышу язык философии и повсюду вижу никуда не исчезнувший гнет.

— Сколько здешних лесов — всего лишь топи, где вы не нарежете и вязанки хворосту!.. Все расположенные в удалении полки — только пустые рамки, в них нет ни одного человека; города и дороги только замышляются; сама нация доселе — всего лишь афишка, наклейка для Европы, обманутой неосторожной дипломатической выдумкой. Торговцы, из которых составится когда-нибудь средний класс, столь немногочисленны, что не могут заявить о себе в этом государстве; к тому же почти все они чужестранцы. Писателей насчитывается по одному-два в каждом поколении, и столько же живописцев, которых за немногочисленность их весьма почитают, благодаря ей им обеспечен личный успех, но она же не позволяет им оказывать влияние на общество. В стране, где нет правосудия, нет и адвокатов; откуда же взяться там среднему классу, который составляет силу любого государства и без которого народ — не более чем стадо, ведомое дрессированными сторожевыми псами?

— 30 июля 1893 года. Вчера, окончив писать, решился я перечитать переводы некоторых стихотворений Пушкина и утвердился в том своем мнении о нем, какое составилось у меня по первому чтению. Человек этот отчасти заимствовал свои краски у новой западноевропейской школы в поэзии. Не то чтобы он воспринял антирелигиозные воззрения лорда Байрона, общественные идеи наших поэтов или философию поэтов немецких, но он взял у них манеру описания вещей. Так что подлинно московским поэтом я его еще не считаю. Поляк Мицкевич представляется мне гораздо более славянином, хоть и он, подобно Пушкину, испытал влияние западных литератур».

Нет, начать все же придется с небольшого возражения. «Вспомните поездку Екатерины в Херсон» — это Кюстин говорит, как о доказанном, общеизвестном факте, о наших «потемкинских деревнях». Но невелика тут маркизова вина, когда мы и сами 200 лет спустя повторяем этот штамп. О котором здесь, предельно кратко:

1. Князь Потемкин действительно готовился, ну представляете, как обычно у нас делается к визитам большого начальства.

2. Дома вдоль дороги действительно были приукрашены, плюс разные там арки, гирлянды, картины (аналоги нынешних билбордов и уличных растяжек).

3. Элемент театральности во всем — был, каким он и бывает на подобных демонстрациях, торжествах! Ведь, задумайтесь… теоретически, даже подносимый торжественно полуметровый каравай («хлеб-соль»), можно назвать: «потемкинским караваем», преувеличенным, приукрашенным, так как «в обычные-то дни — пекут в 5 раз меньшие караваи».

4. Но… самый-самый первоисточник этой легенды, саксонский дипломат Георг Гельбиг (книга-памфлет «Потемкин Таврический»), писал ведь, что бутафорским был и Севастополь, куда доехали монархи и… новый флот, стоявший на рейде. Но