Большой обман - [12]

— Ладно. — Папа делает вид, будто в голову ему пришла замечательная мысль. — Давай тогда просто прошвырнемся по берегу моря и проветримся. Что скажешь?

И мы трогаемся в путь.

* * *

Весь следующий час мы шатаемся туда-сюда по берегу, голодные зеленые волны жадно глотают брошенные нами камешки, а мы сами жадно глотаем горячий чай в забегаловках, когда становится совсем уж холодно. Обычно на прогулках папа рассказывает мне про Луну и приливы или про интересные свойства элементарных частиц и физические величины, но в этот раз он на удивление молчалив и задумчив. В глубине души я надеюсь, что он расскажет мою любимую историю про арктическую крачку — как она каждый год пролетает по двадцать тысяч миль с полюса на полюс, но как я ни стараюсь подвигнуть папу на это — притом несколько раз, — он не очень-то реагирует. Мысли его явно заняты чем-то куда более важным.

— Ну и как тебе живется в доме у Фрэнка? — спрашивает он, когда мы пьем чай по второму разу.

— Замечательно, — отвечаю я, не желая, чтобы он знал, насколько ужасна жизнь у Фрэнка. — Такое впечатление, что я француженка.

— Француженка?

— Ага. По большей части я не понимаю, о чем они все говорят.

— Так ты хочешь сказать, что чувствуешь себя иностранкой? — улыбается папа, согревая руки о стаканчик с чаем.

— Точно. — Я болтаю ложечкой в своей пластмассовой чашке с горячим шоколадом, стараясь размешать гущу. — У близнецов башка забита марками или фокусами, а Фрэнк без ума от какого-то типа по имени Дух Святой. Я даже не знаю, кто это такой.

— И кто же это, как ты думаешь?

— Я не уверена… — говорю я и прокручиваю варианты у себя в голове. — Вряд ли это настоящий дух, ведь всем известно, что их не существует. Судя по всему, это какой-то его знакомый по работе.

Когда папа перестает смеяться, он отставляет стаканчик в сторону, скрещивает руки и очень серьезно смотрит на меня.

— Одри, ты должна осознать, что они все равно поженятся. Фрэнк собирается жениться на твоей маме.

— Да, — уныло отвечаю я, — знаю.

Некоторое время мы молчим.

— Послушай, — папа сдвигает капюшон у меня с головы и ерошит волосы, — я тебя должен спросить кое о чем. Как настроение у мамы? Она стала веселее, чем была?

— Не знаю. — Я не понимаю, куда он клонит.

— Бывает, что она плачет? Часто ли она грустит, как бывало, когда я не приходил домой?

— Нет, — честно отвечаю я. — Она никогда не плачет.

Я хочу прибавить, что мама почти никогда и не смеется и что, когда он позвонил, она целую вечность поправляла прическу, но замолкаю. Потом я часто думала, что случилось бы, если бы я сказала об этом.

Последние отведенные нам полчаса мы проводим в пустом кафе, поглощая из пакета песочное печенье и загадывая, чья дождевая капля упадет быстрее. Эту игру мы придумали давным-давно. Каждый выбирает свою каплю на козырьке над окном и ставит на нее. Папа только головой качает, когда я выигрываю четыре раза кряду. Я замечаю, что, когда он улыбается, кожа у него на щеках натягивается чересчур сильно. Как-то он исхудал. И поистаскался. Под глазами у него темные круги, и мне даже хочется спросить: может, ему нехорошо? Но на языке уже вертится другой вопрос: почему во время телефонного разговора у мамы вся кровь отлила от лица?

— Мама сказала тебе, что я собираюсь уехать на какое-то время? — спрашивает папа и вручает мне мой выигрыш — печеньку.

— Нет, — отвечаю я расстроенно. Ведь это печенье, наверное, весь его обед. — Она мне ничего не сказала.

— Ладно, — спокойно говорит он. — Кажется, для меня настало время начать все сызнова. Никакого смысла в моем дальнейшем пребывании в Брайтоне я не вижу. Что мне здесь торчать, когда твоя мама… снова выходит замуж.

— И куда ты поедешь? — Я всовываю свою ладошку в его большую ладонь и жду, когда он ободряюще пожмет мне руку.

— Думаю вернуться в Америку на некоторое время. — Папа глядит на причал. — Может быть, ты когда-нибудь навестишь меня.

— Хоть сейчас, — оживляюсь я.

— Вот, — папа сует руку в карман, — конечно, для настоящего подарка на день рождения этого мало. Но я вспомнил, что они тебе очень нравятся.

Папа раскрывает ладонь, и я вижу блестящую книжечку со спичками — из тех, что в ходу в казино. На обложке вытиснено серебряными буквами: «Тадж-Махал». Папа привозил мне такие книжечки всякий раз, когда наведывался в Лас-Вегас или Атлантик-Сити. Целая дюжина лежит у меня под кроватью в обувной коробке — мои сокровища, блестящие прямоугольнички с именем заведения на обложке — «Пески», или «Дюны», или «Казино сдвоенных подков». От них исходит запах пороха, и шарма, и незнакомого мира, который так далек от обыденной жизни. Папа привозил мне целые горы всякой кондитерской экзотики типа «Леденцов Херши», или «Булочек Орео», или «Корзиночек с арахисовым маслом Ризис» и упаковки розовейшей надувной жвачки в толстых сочных брикетах (а не в дурацких тоненьких пластинках, которые отдают нефтью и моментально теряют вкус, стоит им попасть в рот). Эти брикеты я резала на части и позволяла себе по маленькому кусочку в день, чтобы они подольше не кончались. Что касается оберток, то все они хранятся в герметичном пластиковом пакете, и я иногда достаю их и нюхаю, чтобы не забыть вкус