Большой футбол Господень - [36]

– А-а – так это же Денис!

– Ну и что – что Денис? И имя вполне привлекательное. И сам он – тоже. Ну прямо ангел, а не мужик, – не упустил Пустынцев уязвить хотя и не соперника, но все-таки особь аналогичного пола.

– Ну-у, Денис. Мы же с ним в классе учимся.

– А что, в вашем классе талиями и прочими заманчивыми частями фигуры не интересуются?

– Они, может, и интересуются, но свои мальчишки такие привычные.

– Понятно: почти как братья. А с братьями не обнимаются. Но он интересный парень, между прочим. Напророчил тут мне в прошлый раз.

– Это он просто так. Обозлился почему-то. От ревности, наверное.

– Только от ревности? А он не состоит – в каком-нибудь тайном авторитетном сообществе?

Пустынцев гримасой досказал – в каком тайном и авторитетном!

– Денис?! Что вы! Он такой маменькин! Он кроме школы и не ходит, по-моему, никуда. Сидит и дома книжки читает.

Галочка прыснула, вообразив всю нелепость такого занятия.

– Книжки читает? И не знается с крутыми ребятами? С быками и мясниками?

– Что вы! Он совсем не крутой. Он – плоский!

– А может, он начитался дома всяких книжек, чтобы стать ясновидящим? Теперь их называют экстрасенсами.

Галочка честно задумалась. Вспомнила непонятные разговоры Дениса про какого-то странного сложного Бога – не Того простого и понятного, к Которому Галочка обращалась по мере надобности с кокетливыми молитвами – и Который неизменно откликался и помогал.

– Сенсом? Может, и сенсом. Он вообще-то какой-то – ну не такой. Чокнутый.

– Не такой? – обрадовался Пустынцев. – А как бы мне с ним поговорить?

– Очень просто, – обрадовалась Галочка возможности новой встречи с загадочным седовласым красавцем. – Я его сюда приведу.

– Когда?

– Да хоть завтра. Завтра в это же время.

– На том же месте в тот же час, – улыбнулся Пустынцев.

И они расстались – довольные друг другом и не понимающие друг друга. Пустынцев приободрился оттого, что нашёл след так необходимого ему провидца. Галочка, начисто забывавшая Рема, когда рядом был этот новый знакомый, почти уверилась, что седовласый красавец интересуется не только Денисом, но и ею.

Но и Денис теперь высвечен был совсем новым светом: она-то думала, что он совсем плоский, а он, оказывается, экстрасенс или что-то в этом роде!

* * *

Господствующее Божество снова задумалось в Своем безраздельном одиночестве: а не разделиться ли Ему на две равных бесконечности – Бога-Мужа и Богиню-Жену?!

Сделать это практически было очень просто: сказать Слово – и сделается по Слову Его. В точности как тогда, когда отделило Оно Свет от Тьмы.

Оно не ведает, каким образом совершается всякое действие по Слову Его – совершается и всё тут. Без малейшего усилия и безо всякого сопротивления. И самая эта легкость начала немного озадачивать Его. Тревожить. Пока Оно не задавалось ненужными вопросами, пока оставалось глубоко чуждо Самоанализу, всё было в порядке. Но стоило неосторожно попытаться понять Себя – и утратилась привычная безмятежность.

А разнообразные планетяне со всех сторон чего-то требуют, не смолкает потрясающий вселенский рев – и никому дела нет, что должно Оно наконец разобраться в Себе Самом.

* * *

Муса выехал сам – на большое дело. Свою белую «шестерку» он недавно сменил на красную «девятку», потому что за белыми «шестерками» закрепилась худая слава: часто их видели рядом со взрывами и похищениями.

Муса важные дела любит брать на себя. Так интереснее жить, чем сидеть в безопасном кабинете и командовать за сто километров. И себя потом больше уважаешь. И если надо прогреметь на весь Кавказ, он это сделает собственноручно.

Муса ехал делать большой взрыв. Божеству интересно было посмотреть, доедет ли, иди что-нибудь помешает в дороге.

С собой он прихватил верного помошника, Руслана. Руслан значит «лев». Был даже у русских честный писатель Лев, а значит – Руслан Толстой, верно написал, как чеченцы брезгливо относились к русским, которые как свиньи загадили аул, в который входили. Бывают люди. Между прочим, этот Руслан Толстой всю жизнь Бога искал, значит даже ему православный его Бог не понравился. Пришел бы к Аллаху – нашёл бы того Бога, которого искал.

Но здешний Руслан ещё не лев пока – разве что волк.

Поехали. Почти молча. Кяфиры любят много болтать – как женщины. Мужчина говорит мало – но точно.

А ещё Муса любит за рулем тихонько петь – для себя и для спутника, если попадется спутник:

Мой молодец-храбрец подъехал к казачьей станице.

Вот он схватил курчавого мальчика.

Вот толпа казаков гонится за моим молодцом-храбрецом.

Вот они настигают моего молодца-храбреца.

Вон он выхватил свое крымское ружье.

Вот он повалил одного казака.

Мой молодец-храбрец продаст мальчика в Дагестан.

Вот как хорошо будем мы жить-поживать с ним,

Вот какой у меня храбрец-молодец!

Муса усмехнулся, довольный:

– Старая песня. Пел ещё дед. Бабушка пела – женская песня потому что. А может, бабушка бабушки тоже пела. Теперь я пою женские слова. Ничего, женщины не слышат.

Руслан вспомнил, как жена ноет по ночам, чтобы он не брал в дом кяфирских пленников: боится, придут русские, отомстят.

– Раньше такие женщины были – понимали мужа. Теперь плохо понимают.

Муса женщин ругать не стал, иначе повернул – про то, что плохо понимают: