Большое путешествие Марселино - [5]

Мануэль остановился, ещё когда услышал, что Марселино бежит за ним. Он снова посмотрел на трепыхавшуюся птицу.

— Да, — согласился он, — а что сделать-то? — Ну…

Марселино замялся, но потом сунул ему в руки птицу и выпалил на одном дыхании:

— Вот будешь свою маму целовать — поцелуй ещё раз от меня, ладно?

Тут он развернулся и стрелой понёсся обратно, а Мануэль растерянно глядел то ему вслед, то на подбитую птицу у себя на ладони.

Брат Кашка вышел из кухни и мельком взглянул на грядки, но вдруг остановился и стал присматриваться, а потом направился прямо к ним, не спуская с них глаз.

Надо же, помидоры созрели! Брат Кашка сложил руки в благодарении, наклонился и потрогал пальцем несколько помидорин. Потом ему показалось, что пальцы какие-то клейкие. Он поднёс их к глазам, — на них осталась красная краска. Он потёр ещё помидор-другой и обнаружил, что все они раскрашены. Толстяк разогнулся с очень сердитым лицом и закричал:

— Марселино!

— Но бить он меня не стал, он очень добрый, — закончил Марселино рассказывать Ангелу. Река осталась далеко позади, и теперь они шагали по тополиной аллее, где не было видно ни единого следа человека.

— А что было дальше с помидорами? — спросил Ангел, пытаясь не рассмеяться.

— Пришлось все протирать мокрой тряпочкой…

Глава третья

— Тут совсем нет деревень?

— Тут есть только град Божий, Марселино.

— А раньше, когда я жил ещё, мне дарили всякое, — сказал мальчик. — Когда я с братьями шёл по селу, меня яблоками угощали.

— А что говорили люди, когда ты шёл мимо?

— Говорили: «Вон монастырский мальчик пошёл».

— И всё?

Марселино подумал минутку.

— Ещё иногда говорили: «Родителей-то у него нету».

Но тут же подумал о другом и спросил:

— А герои на небе есть?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я однажды видел героя. Он умирал, и брат Бернард его исповедал.

Они шли некоторое время молча, потом Марселино начал опять:

— Мне братья объяснили, что герои бывают на войне. На небе войны есть?

— Нет.

— Так кто же такие герои?

— Разве братья не говорили тебе? Люди, которые сражаются с печалью, страхом, нуждой и болью.

— Это они про мучеников говорили. А герои — те, кто сражался за Родину.

— Да, такие герои на небе тоже есть. Но мучеников гораздо больше.

— Брат Негодный сказал, что мучеником быть лучше, чем героем. А ещё — что мученики умирают за Бога безоружными.

— Так и есть, Марселино.

Вдруг мальчик засмеялся, и Ангел спросил его:

— О чём ты?

— Вспомнил, как напугался брат Значит, и что было потом… Ты разве не помнишь?

— Если это очередная твоя шалость, то нет: очень уж много их было. Но расскажи мне.

Вечером того дня, наговорившись про мучеников и героев, Марселино решил проверить, годится ли в герои брат Хиль, или ему лучше в мученики податься.

Из шкафа, стоявшего в углу часовни, он достал старую рясу, потом отыскал табурет и выбрал в коридоре подходящее местечко потемнее, но такое, чтобы простодушный монах всё-таки смог что-то разглядеть.

Решив, что здесь-то он и будет ждать, Марселино забрался на табурет, надел рясу и накинул на голову капюшон. Совершенно неподвижно стоял он спиной к той двери, из которой должен был, по его расчётам, появиться монах.

Прошло немного времени — ив коридоре появился совсем не брат Хиль, а вечно рассеянный брат Значит, нагруженный черенками, которые прививал в саду. Вдруг он заметил что-то странное и прямо остолбенел: в нескольких шагах от него стоял, не шевелясь, повернувшись спиной, какой-то странный высоченный монах с непропорционально маленькой головой. Вроде бы ни кистей рук, ни ступней у этого монаха тоже не было. Он уже собрался повернуть назад и расспросить кого-нибудь из братьев, что это может быть такое, но тут таинственный монах как будто переломился пополам и бросился бежать, подхватив развевающуюся рясу и таща за собой табурет.

Брат сперва завопил, но потом разглядел табурет и понял, что жуткий безногий монах, убегавший по коридору, был не кто иной, как Марселино. Тогда он погнался за ним, крича:

— Марселино, немедленно вернись!

Бежать пришлось быстро, но беглеца он догнал очень скоро. Брат Значит ни разу в жизни не ударил мальчика, и тут не стал, но то, что он сделал (вернее, сказал), было куда хуже:

— Немедленно всё расскажу отцу-настоятелю! Марселино понял, что попался, и рискнул подлизаться к монаху, пока тот помогал ему выпутаться из огромной рясы:

— Я только узнать хотел, герой ты или мученик, — дрожащим голосом оправдывался он.

Брат оторопел:

— Герой… или мученик… я, значит?

— Ну да, — продолжал мальчик, — если не испугаешься — значит, герой. А если испугаешься, но потом меня простишь, — выходит, мученик.

Брат не мог сдержать улыбки. Он перекинул через руку старую рясу, а мальчику вручил черенки, дав знак идти за ним.

— Ну пойдём, положим одежду на место.

— А отцу ничего не скажешь?

— На этот раз не скажу, — пообещал монах. И они пошли по коридору. Монах на ходу аккуратно сворачивал рясу, а Марселино один за другим ронял черенки.

Но самое плохое произошло ночью. Марселино был так взбудоражен мыслями о героях и мучениках, что совсем не хотел спать, и лёг на постель, не раздеваясь.

Он лежал с открытыми глазами и представлял себе великие сражения, о которых рассказывали монахи. С саблями наголо, сверкающими, как молнии, над головами бравых всадников, непобедимая кавалерия неслась вперёд…