Большие каникулы - [23]
— Жила-была, и теперь еще живет, девушка по имени Иляна-Косынзяна. И Змей даже не думал ее уносить… А прекрасный царевич Фэт-Фрумос искал ее повсюду, но так как ее вовсе на похищали, то он и не мог ее найти… Фэт-Фрумос обошел весь свет, только дома ее не искал! Он мог бы просто позвонить ей по телефону, но ему и в голову не приходило, что Иляна дома. И вот в один прекрасный день встретился он со Змеем. И Змей попросил отрубить ему голову. А Фэт-Фрумос ни в какую. Наоборот, дал ему семь порошков от головной боли — для всех семи голов, если они когда-нибудь заболят. Да еще и адрес врача — и пошел себе дальше. И встретился он с колдуньей… Колдунья была добрая, дала ему горшочек с живой водой и говорит:
— Знай, Фэт-Фрумос, что она тебе никогда не пригодится, потому что тебя никто никогда не убьет!
Накормила его, напоила.
А на дорогу дала ему еще и совок для горячих углей, чтоб коня накормить, если тот проголодается.
Вот идет Фэт-Фрумос дальше и встречается с Бабой-Ягой. Это была очень симпатичная старушка, разговорчивая, как все старые женщины…
— Не видала ли ты Иляну-Косынзяну? — спрашивает ее Фэт-Фрумос.
— Нет, парень. Наверное, она дома.
— Вернулся Фэт-Фрумос домой, а Иляна-Косынзяна сидит и плачет горькими слезами: у нее пироги подгорели.
— Ничего! — воскликнул Фэт-Фрумос. — Я как раз такие и люблю — подгорелые.
Мирчулика не прервал меня ни разу. Мое сердце стучало победоносно. Я чувствовал, что могу выдержать конкурс на пост дедушки. Я понижал голос, потом нагнетал его дрожью и тщетно искал бороду, чтобы погладить ее, как полагается дедушке. Наконец, на самой высокой ноте, я закончил:
— И сыграли они свадьбу, и живут еще и сегодня, потому что не умерли… Ну? — спросил я с сияющим лицом. — Понравилась тебе сказка?
Мирчулика пристально посмотрел на меня и презрительно чмокнул губами:
— Скучная сказка. Скуч-на-я!
И с презрением отвернулся от меня.
Ох и трудно же быть дедушкой!
СЛУЧАЙ С ПЕТУХОМ
ПО-ВИДИМОМУ, В ЭТО ИЮЛЬСКОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ петух встал не с той ноги. Потому что, как только он кончил свое «кукареку» и выпрыгнул из курятника, раздалось его ворчание:
— Разве это птичий двор? Это же просто помойка! Еще вчера после обеда я попросил индюка подмести его. Он, бедняга, так старался. И теперь еще мускулы болят. А двор опять — пожалуйста! Уже несколько дней ногой ступить нельзя, такая вокруг грязища…
Его гребешок метал искры гнева. Куры смотрели на него испуганно и старались не попадаться ему на глаза. Про себя они соглашались с ним: да, молодой хозяин слишком распоясался… Неделю тому назад он приехал к деду и бабке, и с тех пор двор, их тихое царство, каждый день переживал настоящее светопреставление. Правда, бабушка просила внучка не шалить, а дед даже несколько раз прикрикнул на него.
— Ну уж, дедовский приказ!.. — усмехнулся внучек. — Нет, здесь, в деревне, можно делать, что угодно: ни тебе администратора, ни домового комитета. Каникулы!
— Что? Разве я не прав? — снова закричал петух. — Конечно, вы молчите, боитесь прогневать молодого хозяина, знаю я вас, прибавил он с презрением. — Если бы он потребовал, вы в состоянии были бы снести ему квадратное яйцо, упакованное в целлофан или сваренное и разрезанное на части… Ну что ж, дело ваше!
Так он ворчал, меряя двор большими шагами.
— Посмотрите, какое болото! Наш молодой хозяин опрокинул бочку с дождевой водой. Вода текла, как в арифметической задаче, гектолитрами. А мне нужен сухой двор! Или молодой хозяин думает, что я претендую на место утенка?
Петух все больше мрачнел.
— Хорошо, что он хоть больше не шумит, — прокудахтали друг другу на ухо две курицы.
Но как раз в это время петух закричал так громко, что я советую вам, прежде чем читать продолжение этой истории, заткнуть уши ватой.
— Позавчера, помните? Наш молодой хозяин был охотником. Охота длилась с утра до позднего вечера. Посмотрите, повсюду валяются стрелы из щепы и дранки, с которыми он охотился на… гиппопотама, ибо от двух до четырех я был гиппопотамом, сами знаете… а там, посмотрите, снаряды, которыми он хотел меня сразить… Всех калибров: картошины, редиски, тыквы, огурцы разбросаны по всему двору. А вчера наш молодой хозяин был каменщиком. Что он там строил, не знаю. Зато все превратилось в развалины.
Он остановился, насупившись.
— Сегодня, готов поспорить, он захочет быть вождем краснокожих и для украшения ему понадобятся наши перья… Но я… — здесь голос его задрожал — Я больше не могу… Прощайте, курочки, я иду на кухню. Чем живой гиппопотам, лучше уж мертвый петух.
Не успели куры поднять тревогу, как петух бросился в дверь кухни и одним прыжком очутился в кастрюле, кипевшей на плите.
«Смотрите-ка, до чего чисто в кастрюле!» — была его первая мысль. И в духовке было чисто. Окружавшие его картофелины были такие румяные, ароматные и так аккуратно уложены в два ряда! Когда же наконец он оказался на блюде, посередине стола, удивлению петуха не было границ. Скатерть была белая, тарелки блестели, стаканы сверкали. «Какая разница! — размышлял петух, кажется, начиная уже жалеть о своем поступке. — А если молодой хозяин все же одумался?»
