Большие гонки - [4]

Эмансипированная американка, слонявшаяся последние пять лет из одной европейской столицы в другую, пытая счастье в таких рабских профессиях, как кино- и фотомодель, и стараясь побочно заработать столько денег, чтобы можно было в службе иммиграции продлить свою визу.

Я очень любил её за взбалмошность. Она была прекрасна, а её цепочка связей была не менее длинна, чем Парк Авеню.

— Привет, Стеф, — сказал я, вваливаясь в зал.

— Филип, — ответила она надтреснутым низким голосом с нью-йоркским акцентом. — Сегодня большая вечеринка. Напротив «Ауджи». Ты там необходим.

— Дай мне «боллс», Стеф, — прокудахтал я, — и возьми себе, что хочешь. У тебя такой вид, будто ты только что вышла прямо от Бельзена. Я предлагаю тебе сэндвич. Или даже шноркель.

Она обожает английское арго, потому я и использовал слово, вызывающее столько воспоминаний о войне.

Она принесла мне стакан, а сама смешала себе «адвокат энд черри бренди». Лично я ненавижу употреблять подобную микстуру на голодный желудок. Стефания — одна их тех высоких девушек, у которых отсутствуют бедра, с выпирающими коленками и ужасающими конечностями. У неё миленькое личико с темно-карими глазами и с такой странной улыбкой, какую вам никогда не доводилось видеть. Кожа на её лице была так натянута, что казалось потяни за неё и она лопнет… И она довольно забавное мурлыкала, выражая удовлетворение.

Ее коротенькое платьице заканчивалось в пяти дюймах ниже пояса, и напоминало экваториальные джунгли в ураган. И по всей вероятности под ним ничего не надето. Каждый раз, попадая в луч света, Стеф демонстрировала все, что там было.

— Где это «Ауджи», Стеф?

Она принялась выковыривать остатки содержимого её стакана мизинчиком. Потом похотливо его обсасывала.

— Ты отлично знаешь, Филип. На Кингс-роуд, двумя улицами дальше «Потье».

— О, я знаю. «Ауджи». Достаточно вульгарное бистро, если мои шпионы говорят мне правду. Особенно посещаемое фотомоделями для обложек модных журналов, фотографами и их идолами. Сливки общества, не так ли?

— Ну да, ну да. Вечеринка в доме напротив. Это будет грандиозно, Филип. Нужно, чтобы ты пришел.

Я сказал, что приду — может быть, и направился к буфету, где под стеклянным колпаком среди мятых остатков сохнущей пищи выбрал салат с креветками. Служащая за прилавком в белой засаленной блузе и поварском чепце привычным движением бросила салат на тарелку. Я взял свое лакомство и отправился за столик в затененный угол. Я уже готов был впиться в полуоттаявшую креветку за две кроны, когда передо моим столиком материализовалась фигура.

— О, Боже правый, не мой ли это приятель Филип Макальпин?

В полумраке, почти касаясь курчавыми волосами пожелтевшего от никотина потолка, с нелепым видом стоял Тимоти Риордан, старинный соучастник всяческих проделок и пирушек, затерявшийся как песчинка в пустыне, отдаленный годами и километрами от родимого крова.

— Тимоти, мальчик мой, садись и выпей что-нибудь со мной, — сказал я, воспользовавшись случаем.

Он повалился на стул быстрее падающей заводской трубы. Отбросив в сторону старинные формы приветствия, мы повели светский разговор. Я подозвал Стеф и попросил принести Тиму побольше ирландского виски. Он опустошил все одним залпом, я только увидел, как дернулся его кадык, и с виски было покончено.

— Ну вот, теперь лучше, — сказал он просветленно.

Со своим ростом и кудрями на голове Тимоти немного походил на Байрона… но Байрона, который много кутил. Он один из последних потомков ирландской аристократии, а фамилия его рода упоминается в Барке. Этого было достаточно, чтобы он позволил себе не работать, но не хватало для роскошной жизни. Бедолаге достались все те несчастья, которые сваливаются на всех ирландцев, начиная от любви к бутылке и кончая таким дорогим удовольствием, как игра. Тем не менее, мы вместе ходили в школу и, к несчастью, ни тот ни другой не привыкли носить галстук, символ принадлежности к старым кланам.

Воспоминания о совместно пережитых неудачах установили между нами своего рода дружеские узы. Наши друзья, если их возможно таковыми называть, принадлежали к другому кругу, но его я особенно любил и находил забавным. Вернее я любил его настолько, что позволял себе предложить ему недорогую выпивку или положить на зуб что-то несущественное.

— Итак, мой несмышленый ирландец, что новенького в вашем квартале великой столицы?

Он любезно принял предложенную ему сигарету, будто я был обязан это сделать, и прикурил её с легкостью, соответствовавшей потертости его брюк.

— Что ты думаешь о ящичке скотча?

Когда Риордан начинает говорить о делах, самое время осмотреться вокруг и убедиться, что поблизости нет шпиков в гражданском, одновременно наняв несколько агентов прикрытия.

— И так, чтобы было побольше кубиков льда?

Он попробовал было рисоваться, но вспомнил, что разговаривает с тем, кто его хорошо знает.

— Он, правда, дороговат. Но это не ворованный, отборный товар, но несколько дороговатый. Двадцать пять шиллингов бутылка.

— За подобную цену оно должно переливаться через край. Нет, спасибо.

Он потряс своими длинными локонами под Дилана, будто находил, что со мной очень трудно договориться.