Большие девочки не плачут - [77]

— Ты что, приписал ей какие-то цифры? Что она якобы по-прежнему принимает участие в эксперименте? Ты с ума сошел?

— Послушай, никто ничего не заметит. Индивидуальные данные никогда не раскрываются, это нарушение конфиденциальности. Она и сама ничего не будет знать. Но она наверняка узнает, если против ее фамилии записи будут отсутствовать по причине беременности.

У Марины заколотилось сердце, а пустой желудок настоятельно требовал к себе внимания.

— По-моему, ты зашел слишком далеко, Дэвид. Тебя поймают. И выяснится, что все было напрасно.

— Как это напрасно? Лекарство действует, и ты это знаешь.

Она это знала, но она так устала. Ей не хотелось ничего знать. Просто ей хотелось быть стройной и продолжать жить. В скольких еще сражениях ей предстоит участвовать, чтобы жить, как другие женщины?

— Значит, ты собираешься доложить своим боссам, что Эмма неожиданно прекратила принимать таблетки без твоего разрешения, и у нее начались… проблемы? И не скажешь о том, что она не участвует в программе уже три месяца, а представишь дело так, будто она продолжает эксперимент?

— Вот именно!

Он не принял ее обвинений.

— И поэтому я уверен, что лучше всего назначать отмену препарата более осторожными методами.

В его сощурившихся глазах светилась плутоватая невинность.

— Моя позиция значительно укрепилась бы, если бы я смог представить кого-то, кто подтвердил бы, что испытывает трудности после отказа от приема препарата. То есть в отсутствие Эммы.

Он подал мяч на сторону Марины, и тот завис в воздухе, пока она боролась со своей совестью.

Как все ужасно. Это Марина понимала. Но иначе ему никак не выкрутиться. При первых же серьезных проблемах с чьим-либо здоровьем эксперимент прекратится. Однако это вам не торговля средством для чистки стекол, которая вдруг показалась ей делом более надежным и отрегулированным, чем исследовательская работа, в ходе которой то и дело приходится что-то придумывать. Впрочем, ей все равно. Пятнадцать фунтов за две недели. Тридцать фунтов за месяц. И шестьдесят фунтов за полтора месяца. Она скоро вернется к тому весу, с которым приступила к эксперименту.

Она опять подумала о таблетках. Они ей нужны. Как она и говорила, ей нужно еще немного времени, чтобы отказаться от них, приспособиться к своему новому аппетиту, медленно вывести химические составляющие из организма. Если бы только она могла принимать таблетки еще недели две. И все. Она снова влезет в свою юбку десятого размера и будет чувствовать себя отлично.

Двое отчаявшихся людей смотрели друг на друга. Каждому хотелось покоя. Никому из них не нужны были кризисы и стрессы. Ни у кого не оставалось сил на долгие моральные и философские разговоры. У каждого были свои проблемы. И решение им хотелось найти простое.

От дополнительного груза, который Дэвид взвалил на ее совесть, у Марины опустились плечи.

— Не такая уж это будет и большая ложь. То, что я толстею так быстро, это ведь не хорошо для здоровья, правда? И для сердца плохо. А ем я не больше, чем раньше. Значит, я больна. Что-то не так работает в моем теле, поэтому я больна, так ведь?

— Ну конечно! — согласился Дэвид, даже и не пытаясь следить за ее хромающей логикой. Она разделяет его мысли, а почему, ему все равно. — Так я напишу здесь, что у тебя были, скажем так, головные боли, не очень, запомни, сильные, жалобы на бессонницу, работу желудка. И что ты была совершенно здорова, когда принимала лекарство. Устраивает?

Это ее устраивало, если не считать того, что головные боли, бессонница и жалобы на работу желудка были побочными эффектами, от которых она страдала, пока принимала лекарство. Она нарочно утаивала от Дэвида эти побочные эффекты, лишь бы ее не сняли с эксперимента.

Мало того. Прекратив принимать таблетки, она стала чувствовать себя гораздо лучше, чем в предыдущие месяцы, но не собиралась говорить Дэвиду об этом.

— Хорошо, — слабо согласилась она.

Дэвид облегченно вздохнул, когда она ушла. Трудную ситуацию удалось разрядить, а Марина между тем снова становилась пухленькой. Чем скорее ему разонравится эта женщина, тем счастливее он будет.

День выдался длинным. Женщины засыпали его горестными историями, лгали насчет того, как они питаются, утверждали, будто предменструальные отеки дали прибавку в весе не меньше семи фунтов. Просматривая свои записи, он обратил внимание на то, что у некоторых из этих женщин критические дни составляли, похоже, три четверти жизни.

К шести часам у него разболелась голова. Ему удалось внушить некоторым женщинам мысль о том, как избавиться от головной боли, и теперь ему нужно было составить план, как снова посадить их на таблетки, пока он думает, что предпринять дальше.

Все это было ужасно. Распечатка фамилий участниц и лекарств, которые они принимали, сама по себе оказалась почти бесполезной. Он обнаружил, что самые значительные снижения веса оказались у женщин, которые принимали «пустышку», а у тех, кто сидел на оксиметабулине, вес то снижался, то увеличивался. Он размышлял над тем, не стоит ли незаметно внушить некоторым женщинам мысль о том, чтобы они выдавали данные поближе к ожидаемым, но оставил это, подумав, что не может показать, что ему известно, какое лекарство они принимают.