Большие девочки не плачут - [72]

— Ладно, допускаю, тебе, наверное, нелегко пришлось приспосабливаться к жизни с твоей…

Она не сразу закончила фразу. Не смогла.

— …но ведь ты сама придумала себе эту проблему. Ты могла бы избавиться от этого недостатка в любое время, когда бы захотела, и ты убедительно доказала это. Потому-то я всегда и подталкивала тебя к такому решению. Так легко было все разрешить, но ты даже не пыталась.

— Вовсе это было не легко, мама. Этого ты никогда и не понимала.

Нэнси опустила голову. Она продолжала вязать, но голос ее изменился.

— Может, ты и права. Но я довольно много читала о ТФБП, об этой группе, о которой ты рассказывала в Рождество. Пошла в библиотеку и прочитала несколько статей в журналах.

Марина громко рассмеялась.

— Не успела я подумать, что уже готова рассказать тебе об этом, а ты, оказывается, все знаешь. Я и не думала, что ты меня иногда слушаешь.

Нэнси поджала губы, услышав очередное обвинение.

— Марина, я всегда тебя слушаю. Я часто не отвечаю, потому что не знаю, что сказать. Ты всегда меня обрывала, когда я хотела поговорить с тобой. Ты, бывало, спросишь у меня что-то, а потом устроишь скандал, если мой совет не придется тебе по душе.

— Потому что совет был всегда один и тот же: похудей, найди мужа. В этой последовательности.

— Это потому, что я думала, ты станешь счастливее, если найдешь кого-то. А я знала, что ты не найдешь мужа, пока не…

— Я что, была большим жирным Блимпом[39]?

— Я этого не говорила.

— Но ты так думала. Да и какая разница?

— Мне не хотелось, чтобы ты повторяла мои ошибки. Все матери такие. Надеюсь, ты и сама это когда-нибудь узнаешь.

Они оказались в опасной близости к открытому и откровенному разговору, и Нэнси ощутила неловкость. Оно прибавила звук на пульте управления.

Марина никак не могла успокоиться.

— Какие ошибки, мама?

Нэнси холодно и строго посмотрела на свою дочь.

— Я знаю, Марина, что ты от меня хочешь. Ты хочешь, чтобы я была четырнадцатилетней девочкой, о которой тебе рассказывала няня. Но это не я. Я другая. Занудливая учительница на пенсии. Мать, которая не понимает, что значит быть молодой. Или чувствовать иначе. Вот кто я такая. Вот с кем тебе приходится иметь дело.

— Какие ошибки, мама?

Марина не пожелала отступать.

Нэнси выронила спицу, ругая себя за неловкость. Марине она ответила с раздражением.

— Когда живешь один. Возводишь стены вокруг себя. Говоришь всем: «Не подходите ко мне! Спасибо, сэр, мне не нужно вашего счастья! Оставьте меня в покое. Лучше буду несчастной. И одинокой».

Марина никогда не задумывалась о том, как ее мать прожила двадцать лет после Испании и до замужества. Двадцать лет. Это много. Наверное, ей уже никогда не узнать, как мать жила все эти годы. Но, как она догадывалась, очень нелегко. Это были пустые годы. Потраченные впустую.

Она покачала головой.

— Но все совсем не так, мама. Теперь все по-другому. Люди счастливы, если живут одни. И мой вес не имеет к этому никакого отношения.

Нэнси устала говорить о вещах, о которых ей говорить не хотелось.

— Может быть. Поэтому я и заинтересовалась группой ТФБП. Наверное, ты была права, не раз обвиняя меня в том, что я не принимала тебя такой, какой ты была. Но я не принимала. И не была убеждена в том, что ты настолько уж счастлива.

— Я, мама, совсем не была счастлива, совсем. Но если хотя бы раз ты сказала мне, что понимаешь, каково мне, то я бы поговорила с тобой. Может, мы смогли бы вместе что-то переменить к лучшему.

Это Марина и хотела сказать. Больше она ничего не добавила.

Нэнси пожала плечами. Она попыталась плавно закончить разговор. У нее больше не осталось слов.

— Как бы там ни было, мне все стало немного понятнее. Тебе и твоим подругам нравилось быть такими, какими вы были. Это у нас всех остальных проблемы. Это мы хотим изменить вас, чтобы все были похожи друг на друга. Мне пришлось с этим согласиться. И я согласилась.

О Господи, сделай так, чтобы я не расплакалась, подумала Марина. Впрочем, если и расплачусь, что с того? Голос Нэнси между тем снова зазвучал резко.

— Вот почему я была шокирована сегодня, когда увидела тебя. Увидела такой, какой ты стала. А я-то собралась встретить тебя такой, какой ты была. А ты совсем другая. Это кто-то другой. Я ничего не поняла. И до сих пор не понимаю. Какой ты хочешь быть, кого я должна понимать? Скажи мне, и я пойму.

Нэнси снова превратилась в обвинительницу, в мать, которая не понимает, в чем ее вина. В страдалицу со стажем. В человека, который выдающиеся успехи дочери в жизни истолковывает как личный выпад против матери.

Марина хотела ей все объяснить. Она хотела ей рассказать, как мужчины, симпатичные мужчины, потянулись к ней после того, как она похудела. И как женщины, которые раньше держались от нее подальше, теперь толпились вокруг нее, чтобы поделиться сокровенными тайнами. И как ее толстые подруги больше не хотели ее знать. И как теперь все стало по-другому, кроме того, что внутри. Но она не думала, что Нэнси сумеет связать воедино все эти разрозненные чувства. Теперь настал черед Марины делать неверный вывод.

— Ты спросила у меня, почему я больше никогда не ездила за границу, — сказала Нэнси. — Все дело в том, что я кое-чему научилась в ходе моего большого приключения. Я ездила в Испанию, чтобы изменить себя, а не мир. Чтобы превратиться в обаятельную торжествующую героиню, на миллион миль оторванную от школьницы из графства Уэст-Мидлендс.