Большие деньги - [210]
– Может, что-то подобное и случится, – с трудом произнесла Мэри.
Язык плохо слушался ее, словно онемел. Казалось, что у нее не осталось ни капли воли, самообладания, она послушно выполняла все, что говорила ей Ада.
Устроившись поудобнее на широкой кровати Алы с чистыми простынями, пахнущими лавандой, она попросила ее сбегать в аптеку за снотворным. Приняв пару таблеток, заснула. Мэри прожила несколько дней на квартире Ады. Ела то, что приносила горничная, пила все, чем угощала Ада, терпеливо выслушивала весь день ее пиликание на скрипке в соседней комнате. Но ночью теперь она засыпала без снотворного.
Правда, решимости у нее нисколько не прибавилось. Она по полчаса размышляла, стоит ли сходить в туалет.
Через неделю она решила, что хватит пользоваться Адиным гостеприимством, пора домой. Ей с каждым днем все больше надоедали дипломатичные разговоры Ады о несчастной любви, о разбитых сердцах, о величии самопожертвования, даже хотелось свернуть ей шею, как только она снова начинала нудить на эту тему.
– Ну вот, – упрекала та ее. – По-моему, ты снова заболеваешь.
Теперь Ада довольно часто заговаривала с ней о каком-то человеке, который якобы сходил по ней, Мэри, с ума, уже несколько лет кряду; который просто умирает от желание снова ее увидеть. После довольно продолжительной обработки Мэри все же уступила и согласилась пойти на вечеринку с коктейлем к Эвелин Джонсон, где, по словам Ады, будет и он.
– А ведь Эвелин закатывает такие чудные вечеринки! Ума не приложу, как у нее это получается, ведь у нее постоянно нет денег, но тем не менее все самые интересные люди Нью-Йорка бывают только у нее. И радикалы тоже. Эвелин не может жить, если рядом нет хоть маленькой группки красных.
Мэри, надев одно из платьев Ады, которое ей не совсем годилось, утром пошла к Саксу сделать завивку. Там всегда делала себе прическу Ада. Перед выходом на вечеринку они пропустили по паре коктейлей. В последнюю минуту Мэри удалось расколоть Аду, узнать, кто так интересуется ею. Оказалось, что там будет Джордж Берроу, и она наотрез отказалась ехать. Аде пришлось долго ее уговаривать, налить еще по коктейлю. Вдруг Мэри, поддавшись какому-то безрассудному чувству, согласилась.
– Ладно, поехали! – решительно сказала она.
У дверей их с улыбкой встретила цветная горничная в кружевном чепчике и фартуке и повела по коридору в спальню, где на кровати лежала куча мужских пальто и женских меховых манто. Они тоже сняли верхнюю одежду.
Ада, сидя перед туалетным столиком, приводила в порядок макияж. Мэри прошептала ей на ухо:
– Ты только подумай, что мог бы сделать наш комитет по оказанию помощи безработным с теми деньгами, которые богатые люди выбрасывают на ветер, на эти бессмысленные развлечения!
– Но она такая милочка, – возбужденно прошептала в ответ Ада. – Честно, вот сама увидишь. Она тебе понравится.
За их спинами распахнулась дверь и оттуда донеслась оживленная разноголосица, смех, позвякивание стаканов, запахи духов, жареных тостов, сигаретного дыма и джина.
– Ах, это ты, Ада! – раздался чей-то звонкий голос.
– Эвелин, дорогая, как здорово ты выглядишь! Познакомься… Это Мэри Френч, ты помнишь, я обещала тебе привезти ее… Моя старинная подружка…
Мэри пожала руку высокой стройной женщине в серо-жемчужном платье. У нее очень бледное от пудры лицо, очень красные от помады губы, очень черные от краски широко поставленные глаза.
– Как мило с вашей стороны посетить нас, – сказала Эвелин Джонсон, усаживаясь прямо на кучу верхней одежды на кровать и проваливаясь в меха.
– По-моему, у тебя славная вечеринка! – воскликнула довольная Ада.
– Вообще-то я не люблю вечеринки. Не знаю, право, для чего я их устраиваю, – сказала Эвелин. – Ну, думаю, мне пора вернуться к зверинцу… Ах, Ада, как я устала, если бы ты только знала…
Мэри вдруг поймала себя на том, что внимательно изучает глубокие, совсем не красящие хозяйку морщины, скрытые под слоем косметики, напрягшиеся сухожилия на ее шее. «Вот вам результат этой глупой разгульной жизни», – подумала она.
– Ну а что скажешь о пьесе? – спросила Ада. – Я так приятно удивилась, когда услыхала о ней…
– Ну, это уже в прошлом! – резко ответила Эвелин. – Теперь я работаю над проектом постановки балета… нужно сделать его поистине американским… Я расскажу тебе о нем подробнее в другой раз.
– Эвелин, а звезда экрана пришла? – хихикнула Ада.
– Да, они всегда приходят, – вздохнула Эвелин. – Она такая красивая… Ты обязательно должна ее увидеть.
– Ну, на твои вечеринки, Эвелин, приходит весь бомонд, я уже это усекла.
– Не знаю, правда, почему… все они кажутся мне такими скучными…
Эвелин ввела их через раздвижные двери в большую комнату с высоким потолком, в которой было довольно темно из-за приглушенного света ламп и плотного сигаретного дыма. Они сразу же угодили в гущу хорошо одетых гостей, которые оживленно разговаривали, строили рожи и, со стаканами с коктейлем в руках, громко смеялись, закидывая головы. Там даже стать было негде, и Мэри присела на краешек кушетки рядом с маленьким столиком с мраморной крышкой. Ее соседи продолжали о чем-то судачить, не обращая на нее никакого внимания. Ада и хозяйка пропали за широкими мужскими и изящными женскими спинами.
Голоса мира...Панорама времени...Поразительная, сложная форма повествования — обрывочного, мультиплицированного...Многоцветные осколки трагедий и судеб, собранные в калейдоскоп модернизма...Война окончена. Настал 1919-Й.Второй роман легендарной трилогии Джона Дос Пассоса!
Джон Дос Пассос (1896–1970) – один из крупнейших писателей США. Оригинальные литературные эксперименты, своеобразный творческий почерк, поиск новых романных форм снискали ему славу художника-экспериментатора, а созданные им романы сделали Дос Пассоса прижизненным классиком американской литературы.«Три солдата» принесли Дос Пассосу первую известность. Его героями стали музыкант, фермер и продавец линз – люди из разных социальных слоев, с различными взглядами и понятиями, жившие в разных концах страны и объединенные страшными армейскими буднями.
Джон Дос Пассос (1896–1970) — один из крупнейших писателей США. Оригинальные литературные эксперименты, своеобразный творческий почерк, поиск новых романных форм снискали ему славу художника-экспериментатора, а созданные им романы сделали Дос Пассоса прижизненным классиком американской литературы. В романе «Манхэттен» — фантасмагорический город и человек со всеми надеждами и разочарованиями, взлетами и падениями, судьбы людей на фоне трагического сумбура бытия. «Манхэттен» останется актуальным до тех пор, пока существуют огромные города с миллионами живущих в них людей, как бы ни меняло время их облик.
Джон Дос Пассос (1896–1970) – один из крупнейших писателей США. Оригинальные литературные эксперименты, своеобразный творческий почерк, поиск новых романных форм снискали ему славу художника-экспериментатора, а созданные им романы сделали Дос Пассоса прижизненным классиком американской литературы.Во второй том Собрания сочинений вошли: первый («42-я параллель») и большая часть второго романа («1919») знаменитой трилогии «США», создающей эпическую картину жизни американского общества.«42-я параллель» – один из лучших романов Джона Дос Пассоса.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.