Большевики по Чемберлену - [74]

Когда ребят втолкнули в темный сарай с земляным полом, и дверь закрылась, они полминуты растерянно дышали в потемках, сдерживая себя, чтобы не дать вырваться наружу внезапному горю, а затем стали тихо друг друга нащупывать.

— Ва!.. — чуть слышно позвал Чекарев.

— Ш-ш! — предостерег Вагонетка.

И, лапая возле себя руками, пионеры нашли друг друга.

— Они слышали, как мы говорили по-русски! — прошептал Вагонетка.

— Это ты осатанел и начал по-русски ругаться!.. — упрекнул Чекарев.

— Нет, по-русски это начал ты, а я ругался по-английски, — возразил Вагонетка.

— Не все одно! Ты и сейчас готов выпалить что-нибудь… Старше меня, а злишься, как на чужого…

Вагонетка крякнул. У него к глазам подступали слезы.

— Ну, Егор, давай не расстраивать один другого. Попались оба. За то, что я старше, со мной, может-быть, скорей разделаются. Тебя еще могут закабалить куда-нибудь в дом к малолеткам. Если ты останешься живой, да придется опять увидеть товарищей, передай им, что я прошу простить за то, что не сумел поступить по коммунистически…

Чекарев прижался к товарищу.

— Вагонеточка, товарищ, нас не убьют! Мы убежим как-нибудь! Давай только посмотрим, что они с нами хотят сделать… Давай сядем здесь и обнимемся!

Ребята опустились на землю и переплелись руками, сдерживая от волнения дыхание.

Они вздрагивали.

Между тем в избе старшины собралось несколько индусов. Среди них был общинный почтальон-переводчик, который, не дождавшись пока над боями начнется суд браминов, уже сбегал к сараю, чтобы посмотреть на пленников.

Это был подражавший своей одеждой европейцам дравид с малабарского берега, поддерживавший сношения с городом.

Он, узнав о происшествии, не только согласился быть переводчиком, но проявил и самостоятельный большой интерес к ребятам, расспрашивая всех о том, откуда они явились, что у них за трубы, как они объясняют свое появление.

Наконец, все были в сборе, и оставалось только приступить к допросу схваченных.

В это время в деревню прибыл и, узнав о случившемся, заспешил в общинную избу Ниду Бабу.

Чертежник-индус уже имел сношения с главарями деревни, посредничая в оказании деревенским бойкотистам помощи от рабочих.

Теперь, когда ему сказали, что схвачено двое подростков, революционер-туземец, заподозрив неладное, немедленно же очутился в избе.

Здесь он застал всех, кто ему был нужен.

Старшина все еще продолжал держать в руках аппарат натурографа и то беспомощно ворочал его, то передавал браминам, делая с ними безуспешные догадки о его загадочном назначении. Другая труба также ходила по рукам.

Ниду Бабу остановился возле старшины и брамина и живо стал расспрашивать их о случившемся.

Переводчик ткнулся было к беседовавшим, чтобы ввязаться в разговор.

Ниду Бабу выразительно кивнул на него головой собеседникам браминам и старшине.

— Это же джасус! — предупредил он шепотом.

— О! — удивились брамины.

И один индус взял дравида за руку.

— Пойдем, брат, отсюда! Мы тебя позовем, когда надо будет.

Дравид хотел навязаться с просьбой оставить его, но индус колючим взглядом остановил его, и почтальон решил ретироваться.

Увидев натурографы, Ниду Бабу покачал головой и объяснил:

— Введите сюда боев, вы увидите, что это такое!

Он шепнул браминам:

— Вы губите боев, которых посылали мы к вам… Это большевики-бои! Они наши!.. Саибы за каждого из них по мешку рупий отдали бы, только чтобы изловить их.

Индусы и старшина с испуганным изумлением обступили Ниду, слушая его сообщения о боях с чудесными машинами, обличающими деяния саибов, а затем поспешили привести ребят.

Вызванные в избу, трепещущие Вагонетка и Чекарев остановились перед индусами и вдруг увидели Ниду Бабу.

Чертежник ободряюще кивнул ребятам головой и коротко сказал:

— Вас будут спрашивать, — говорите только правду. Эти люди вам зла не сделают.

Индусы и старшина сели на пол.

Ниду отдал ребятам аппараты.

— Покажите чудо-картину! Покажите, баранчуки! — обратился к ним старшина. Так вы, значит, не от саибов пришли? Эх вы, русские бои!

У Вагонетки от радости закружилась голова, он взглянул на Ниду и, увидев подтверждающий кивок революционера, быстро заправил аппарат.

Затем он щелкнул его затворами.

В ту же секунду одна стена избы пропала, и на ней задвигались картины майенвильских событий.

— Собаки-саибы! Убийцы! — повскакивали индусы с пола, бросаясь с выхваченными кинжалами к картине и думая, что это видение настоящей действительности.

Но увидев, что первое явление картины сменилось новым, и убедившись в обманчивости видения, они успокоились и, не спуская глаз, стали ожидать развязки происходивших на их глазах сцен усмирения.

Когда демонстрация картины была окончена, старшина и индусы обступили ребят, радостно хлопая их по плечам и растроганно убеждая:

— Большевики, а молчали? Маленькие, а большевики? Саибам хотите капута? Э, бои! Э, фаренки! Теперь мы позовем всю деревню наших братьев. Покажите всем картину. Еще есть?..

Ниду Бабу стал совещаться со стариками. Сразу же о перемене в судьбе боев стало известно всей деревне, и жители потянулись в общинную избу.

Но теперь, обступая ребят и толкаясь возле них, ремесленники и райоты на них смотрели с уважением и проявляли все признаки раскаяния за свое подозрение к ним. Узнав, что бои — большевики, женщины прибежали в избу с лепешками и бобами. Кто-то притащил ласси — воды с молоком.