Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918) - [47]

числе газету "Вперед", чтобы не распускали "ложных слухов" о германских ультиматумах и требованиях, о взятии немцами Курска. А 14-го Ленин выступил во ВЦИК с речью, поразившей всех своей пустотой и растерянностью, прикрывавшим демагогию оптимизмом.7

Речь Ленина оставила слушателей в замешательстве. В конце ее стенограмма не отмечает аплодисментов зала. Было общее ощущение, что Ленин ничего не сказал, хотя от этой речи, перенесенной с прошлого заседания ВЦИК, ожидалось многое. Ленин же говорил очень скользко, увертливо, и о том, что нужно сохранить передышку, и о том, что нужно оттянуть войну, но и о том, что эта война неизбежна, что армия к ней уже готова, что отпор может быть дан в любую минуту и -- что сейчас к этому отпору Советы не готовы еще. Так, запутав советский актив, он и кончил как-то странно, оставив всех в недоумении.

И конечно же в ответ он был подвергнут резкой критике со стороны эсеров, меньшевиков и левых эсеров. Критика эта была настолько неопровержима, что Ленин отказался от своего ответного слова, на которое имел полное право, и покинул заседание ВЦИК. Заключительное слово прочитал вместо Ленина Свердлов. Однако большинством голосов, что всегда было предопределено, ВЦИК принял большевистскую резолюцию, одобряющую доклад Ленина и текущую политику советской власти.

Вот под этот аккорд протестов проводил Ленин политику сотрудничества с немцами, отважившись даже на обмен послами. 7 апреля на заседании ЦК РКП (б) в Берлин решено было послать А. А. Иоффе,8 большевика, сторонника перманентной революции и противника Брестского мира. Выбор этот не был случаен. Иоффе считался одним из лучших советских дипломатов и экспертов по Германии, где все еще предстояло готовить революцию. И готовить ее там должен был в первую очередь советский посол. Немцы же послали в Москву Мирбаха, прибывшего 23 апреля. Посольство Германии разместилось в двухэтажном особняке, принадлежавшем вдове сахарозаводчика и коллежского советника фон Берга (ныне улица Веснина, дом No 5).

Через три дня германский посол вручил свои верительные грамоты председателю ЦИК Свердлову. В тот же день советское

правительство дало понять Германии, что оно не намерено попустительствовать нарушениям германской стороной условий Брест-Литовского мира: Чичерин передал по радио МИДу Германии ноту протеста. В ней обращалось внимание на то, что "в южной полосе Российской республики происходит дальнейшее продвижение к северу германских войск и связанных с ними украинских отрядов". В ноте также говорилось, что

"ввиду этих обстоятельств советское правительство сочло себя вынужденным мобилизовать необходимые силы для обеспечения свободы и независимости Российской республики, угрожаемой ныне в тех пределах, которые определены были Брест-Литовским договором". 29 апреля Мирбах сообщил рейхсканцлеру Гертлингу о своих первых московских впечатлениях:

"Как я уже сообщал в телеграмме, наше наступление на Украине -Финляндия стоит на втором плане - уже через два дня после моего прибытия стало первой причиной осложнений. Чичерин выразил это только намеками и скорее в элегической форме, однако достаточно ясно и понятно... Более сильные личности меньше стеснялись и не пытались скрывать свое неудовольствие: это прежде всего председатель Исполнительного Комитета Свердлов..."9

Как человек, Мирбах не симпатизировал коммунистическому режиму. Официальная советская историография называет его "представителем наиболее реакционных феодально-аристократических кругов кайзеровской Германии", считавшим "советский строй в России недолговечным" и связывавшимся "с теми группами русских контрреволюционеров, которые, как ему казалось, должны были скоро придти к власти".10 В этой формулировке советского историка, однако, больше шаблонного, чем конкретного. Как дипломат, Мирбах был крайне объективен и тонок. Его донесения рейхсканцлеру Г. Гертлингу и статс-секретарю по иностранным делам Р. Кюльману в целом говорят о верном понимании им ситуации в России. В своем первом отчете о политической ситуации в стране Мирбах безошибочно уловил главное -- слабость большевистского правительства, не опирающегося на какую-либо

массовую поддержку, но лишь на террор: "Власть большевиков, -- писал Мирбах Гертлингу 30 апреля, -- в Москве поддерживается главным образом латышскими батальонами и большим количеством автомобилей, реквизированных правительством, которые постоянно носятся по городу и могут доставить солдат на опасные места, если нужно".11 "Любое крупное наше выступление, при этом вовсе нет необходимости занимать обе столицы, -- сразу же автоматически приведет к падению большевизма".

Взгляды Мирбаха в отношении большевиков разделялись многими германскими дипломатами и военными. Военный атташе Германии в РСФСР майор Шуберт считал, например, что "в Москве порядок может быть восстановлен с помощью двух батальонов германских войск", а генерал Гофман, в принципе находивший приемлемой политику "поддержания большевиков у власти", был уверен, что "навести порядок" можно с помощью нескольких дивизий, находящихся в его распоряжении. К июню это мнение распространилось на всех дипломатов германской миссии в Москве.