Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918) - [33]

Манифестанты начали собираться утром в девяти сборных пунктах, намеченных Союзом защиты Учредительного собрания. Маршрут движения предусматривал слияние колонн на Марсовом поле и последующее продвижение к Таврическому дворцу со стороны Литейного проспекта. Но "морально обезоружить" большевиков и левых эсеров не удалось: безоружные демонстранты были разогнаны вооруженной силой. Были убитые и раненые.27

Ленин в Таврический дворец прибыл не сразу. Он не спешил, все собирал сведения о разгоне манифестантов, доставляемые Урицким и Бонч-Бруевичем.28 Около часа дня он приехал в Таврический дворец (Шпалерная ул., д. 47), но не к главному выходу, а к одним из ворот внутреннего двора. По условному сигналу ворота открыли, и Ленина провели безлюдными коридорами в комнату большевистской фракции.29 С часу до половины четвертого он вел там переговоры со Свердловым, Сталиным, Урицким и Бонч-Бруевичем, принял участие в заседании ЦК, на котором еще раз обсуждался вопрос о процедуре открытия Учредительного собрания, а затем в заседании большевистской фракции, где окончательно решался вопрос о судьбе Учредительного собрания. Раскольников вспоминает: "Кто-то развивает план наших работ в расчете на длительное существование Учредилки. Бухарин нетерпеливо шевелится на стуле и, подняв указательный палец, требует слова. "Товарищи, -- возмущенно и насмешливо говорит он, -- неужели вы думаете, что мы будем терять здесь целую неделю? Самое большое мы просипим три дня". На бледных губах Владимира Ильича играет загадочная улыбка". Решено было покинуть Таврический в тот же день, если Декларация прав трудящихся не будет принята Собранием.

Ситуация, однако, была далека от спокойной. Дыбенко писал о нервозности большевиков:

"В 3 часа дня, проверив с тов. Мясниковым караулы, спешу в Таврический. В коридоре Таврического встречаю Бонч-Бруевича. На лице его заметны нервность и некоторая растерянность... Около 5 часов Бонч-Бруевич снова подходит и растерянным, взволнованным голосом сообщает: "Вы говорите, что в городе все спокойно: между тем сейчас получены сведения, что на углу Кирочной и Литейного проспекта движется демонстрация около 10 тысяч вместе с солдатами. Направляются прямо к Таврическому. Какие приняты меры?" "На углу Литейного стоит отряд в 500 человек под командой тов. Ховрина. Демонстранты к Таврическому не проникнут". "Все же поезжайте сейчас сами. Посмотрите всюду и немедленно сообщите. Тов. Ленин беспокоится".

Только к четырем часам были рассеяны последние значительные группы манифестантов. Теперь можно было открывать Учредительное собрание. Зал заполнили делегаты. Вместе с ними большевики и левые эсеры ввели матросские отряды. Бонч-Бруевич пишет: "Их рассыпали всюду. Матросы важно и чинно попарно разгуливали по залам, держа ружья на левом плече в ремне". По бокам трибуны и в коридорах -- тоже вооруженные люди. Галереи для публики набиты битком. Впрочем, все это люди большевиков и левых эсеров. Входные билеты на галереи, примерно 400 штук, распределял среди петроградских матросов, солдат и рабочих Урицкий. Сторонников эсеров в зале было крайне мало.34

Как всегда, когда решался вопрос быть или не быть большевистскому правительству, Ленин очень нервничал. По свидетельству Бонч-Бруевича, он "волновался и был так бледен, как никогда... Он сжал руки и стал обводить пылающими глазами весь зал..."35 Но вскоре -- так часто будет с ним на протяжении всего 1918 года -- он оправился от страха, пришел в себя и подчеркнуто расслабившись полулежал в ложе, то со скучающим видом, то весело смеясь. Вместе с ним, в той же ложе, справа от председательской трибуны, заняли места члены СНК. В левом секторе зала разместились большевики и левые эсеры. В четыре часа дня представитель фракции эсеров Г. И. Лоркипанидзе указал присутствующим на позднее время и предложил, чтобы старейший из членов Учредительного собрания открыл Собрание, не дожидаясь появления отсутствующих большевиков. Фактически старейшим был Е.Е. Лазарев, но по предварительной договоренности он уступил старшинство С.П. Швецову. Швецов поднялся на трибуну. Ф. Раскольников вспоминает:

"...Свердлов, который должен был открыть заседание, где-то замешкался и опоздал... Видя, что Швецов всерьез собирается открыть заседание, мы начинаем бешеную обструкцию. Мы кричим, свистим, топаем ногами, стучим кулаками по тонким деревянным пюпитрам. Когда все это не помогает, мы вскакиваем со своих мест и с криком "долой" кидаемся к председательской трибуне. Правые эсеры бросаются на защиту старейшего. На

паркетных ступеньках трибуны происходит легкая рукопашная схватка... Кто-то из наших хватает Швецова за рукав пиджака и пытается стащить его с трибуны".36 Так началось заседание Учредительного собрания России. Наверно, дух того дня не могут передать никакие мемуары, никакие стенограммы Собрания. Вишняк попробовал:

"Стенографический отчет отмечает кратко и сдержанно... На самом деле было много ужаснее, гнуснее и томительней... Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа. Особо выделялись своим неистовством Крыленко, Луначарский, Степанов-Скворцов, Спиридонова, Камков. Видны открытые пасти, сжатые и потрясаемые кулаки, заложенные в рот для свиста пальцы. С хор усердно аккомпанируют. Весь левый сектор являл собою зрелище бесноватых, сорвавшихся с цепи. Не то сумасшедший дом, не то цирк или зверинец, обращенные в лобное место. Ибо здесь не только развлекались, здесь и пытали: горе побежденным!"37