Болшевцы - [15]

— Зафоловать хотят, гады, — небрежно бросил Васильев, валясь на нары. — Да только зря разоряются. Рылом не вышли, чтобы дорогомиловских разуму учить.

Помолчав, он прибавил:

— Посмотрим, что у них за коммуна такая…

— А разве ты туда собираешься? — удивился Накатников. — Утечь-то, надо думать, и по дороге можно…

— А оттуда нельзя, что ль? Удрать всегда успеем. Что нам, малярам? Понравится — поживем, не понравится — уйдем! Сам же говорит — по своей воле.

На этом и порешили.

Новоселье

На платформу дачного полустанка высадились необычные пассажиры. Они моментально подобрали все окурки, валявшиеся на путях. Это приехал в Болшево детский дом имени Розы Люксембург.

— Дети, зачем всякую дрянь в рот берете? — убивалась тетя Сима, воспитательница детдома.

— С новосельем угостила бы нас «Ирой», — огрызнулся Умнов, низкорослый шестнадцатилетний парень.

— Маленьким вредно курить!

— Бог подаст за такие разговоры…

Местная публика с любопытством присматривалась к гостям.

— Погулять приехали? — вежливо спросил степенный мужчина, давая прикурить Умнову.

— На постоянное жительство, — не без достоинства ответил Умнов. — Заходите по соседству — с приятным человеком приятно познакомиться…

— В совхоз ГПУ беспризорников пригнали, — объяснил какой-то «знающий» гражданин в сдвинутой на самый затылок мятой кепке.

— Теперь держись, мужички, курочек пощупают!

Выйдя на дорогу, проложенную в старом еловом лесу, ребята разбежались. Спокойный важный лес, полный острых запахов и птичьих голосов, манил их. Под каждым пнем им чудилось по грибу. На каждом дереве — птичье гнездо. День был безоблачный, и в темном лесу кое-где золотыми брызгами падали солнечные лучи. Тете Симе, чтобы не остаться одной, тоже пришлось свернуть с дороги в лес. Стараясь удержать ребят около себя, она рассказывала им, что прежде эти места принадлежали фабриканту конфет — Крафту.

— В революцию фабрикант Крафт сбежал за границу. В его имении ГПУ организовало свой совхоз. А теперь здесь будете жить вы…

Окруженный хвойными деревьями, возвышался серый бревенчатый дом, покрытый ржавой железной крышей. В подслеповатые тусклые окна заглядывала из палисадника пышная зелень. Напротив, через дорогу, поблескивали стеклами ровные ряды оранжерей и парников. Еще дальше виднелись приземистые усадебные строеньица и запущенный, обсаженный плакучими ивами и сиренью пруд. Вправо от пруда раскинулся липовый парк, влево — сад, узловатые длинные ветки старых яблонь гнулись под тяжестью плодов; от сада ненаезженный проселок уводил к выгону, за которым ютились под соломенными крышами неприглядные избы деревеньки Костино.

Воспитанников встретили Погребинский, Мелихов и еще какой-то обрюзгший мужчина.

Погребинский уже успел познакомиться с ребятами. Несколько дней тому назад он пришел в детдом, собрал их в столовку и спросил:

— Надоело коробки клеить?

— Надоело, — весело ответили ребята.

Они уже ожидали от гостя чего-то забавного и в то же время значительного.

— На вокзал хочется? — продолжал гость.

Ребята притихли. Многим этот вопрос показался щекотливым. Наконец один нашелся и не без удали ответил за всех:

— Захочется, тебя не спросимся…

— Как тебя зовут-то? — спокойно полюбопытствовал Погребинский.

— Котов!

— Прогадаешь, Котов, — и Погребинский лукаво посмотрел на остальных ребят, точно они были его сообщниками.

— Ты не волынь — не с маленькими разговариваешь, — отрезал Умнов.

Погребинский вгляделся в его худенькое, сосредоточенное лицо. «Кажется, дельный мальчуган», подумал он.

— Ну что же, волынить не будем! — и он подошел к ребятам Поближе.

— Есть у нас с товарищем Мелиховым предложение — людей из вас сделать…

— Придет время — сами сделаемся! — ухмыльнулся Котов.

Мелихов, заведующий детдомом, строго посмотрел на Котова, потом и на всех ребят. Ребята присмирели.

— Хочется нам из вас столяров, кузнецов, слесарей, сапожников сделать, — продолжал Погребинский, не обращая внимания на остроты Котова. — У тебя отец-то кем был? — неожиданно спросил он Умнова.

— Шофером…

— Профессия дельная… Погиб?

— Да, — сказал Умнов.

Участие этого чужого человека к отцу польстило ему.

— А мать?

— А мать, как увидала мертвого, тут же и умерла от разрыва сердца.

— С тех пор ты и бродяжничаешь?

Этот вопрос задел Умнова за больное место. Он давно уже затаенно мечтал о «настоящей» спокойной жизни, завидовал всем, кто жил ею. И поэтому он, охотно отвечавший на вопросы Погребинского, пока разговор шел о родителях, теперь вдруг озлился и крикнул:

— Ребята, поп пришел! Исповедует! Федор Григорьевич, где будем причащаться-то?

— В коммуне! — невозмутимо сказал Погребинский.

— В какой такой коммуне? — спросил Котов настороженно.

— Разве я вам еще не рассказал? Ну, так слушайте…

И ребята узнали, что их детдом предполагается перебросить из Москвы в Болшево.

— Вы там сами себе хозяева будете, — говорил Погребинский. — Заведете мастерские — заказчики к вам ходить будут. Будете деньги зашибать. Трудовая-то копейка — слаще ворованной… Едем?

Ребятам это предложение понравилось. Жизнь в Болшеве им рисовалась в розовых красках. Одним — Умнову и его друзьям — понравилось, что они будут налаживать хозяйство в коммуне, другим — это были в большинстве товарищи Котова — нравилась предстоящая вольготная жизнь, и коммуна в их представлении походила на веселый шалман. Котовцы, смеясь над Умновым, дразнили его «скопидомок», и Умнов, разозленный, неоднократно бросался на Котова с кулаками.