Больше не промахнусь! - [18]

– Мадемуазель.

Что это я, в самом деле? Ведь уже прошло целых две недели с тех пор, как меня предали, обманули, бросили и вышвырнули из дома. Ну что тут скажешь – женщины действительно такие злопамятные! А вот он, судя по всему, уже забыл, сколько боли причинил мне. Я стискиваю зубы. Только бы не дать чувствам одержать верх. Я пришла за своими вещами. Нельзя ни на секунду забывать о своей цели. Если хрупкая плотина, удерживающая мои эмоции, не выдержит, я наброшусь на него, выцарапаю глаза, вырежу свое имя и все, что о нем думаю, на его мерзкой трусливой физиономии ножами для рыбы, которые он заставил меня купить, потому что это круто, и которыми мы никогда не пользовались. Подлый скунс. Дыши медленно, Мари.

– Господа, нужно забрать все эти коробки и вон тот диван.

Александр проходит мимо меня и шутливо отвечает:

– Как скажете, хозяйка!

Все трое берут по коробке и спускаются вниз. Я остаюсь в квартире с Хьюго. Даже не знаю, где он сейчас. Настороженно прислушиваюсь. Чтобы придать себе уверенности, я начинаю убирать вещи со своего дивана. Из коридора доносится шум. Похоже, он вышел из спальни и закрыл за собой дверь. Обычно он этого не делает. Мне кажется, я слышала чей-то голос. А что, если он не один? Если эта грязная шлюха тоже здесь? Мне хочется пойти и выломать дверь, чтобы убедиться в этом. Представляете? Так и вижу заголовки в газетах: «Разъяренная женщина убила своего бывшего и его любовницу ударами зубочистки и пыталась избавиться от тел, скормив их шиншиллам». Или так: «Во время молитвы, когда она просила облегчить ее мучения, божественный луч внезапно уменьшил в размерах бросившего ее мужчину и его подлую спутницу. Она нечаянно двадцать восемь раз наступила на них и спустила в унитаз, чтобы избавить от страданий».

Хьюго прислоняется к дверному косяку, небрежно запахивая халат. Уверена, он считает себя соблазнительным.

– Тебе не кажется, что здесь холодно?

Болван, здесь не холоднее, чем в моем сердце, а тебе всего лишь нужно оплатить счета. Мне никогда не нравилось, когда он вставал в эту нарочитую позу фальшивого плейбоя, этакого авантюриста, чувствующего себя уверенно при любых обстоятельствах. Помнится, в последний раз он сделал это в отпуске на море – прислонился к бамбуковому столбу в холле отеля, и тот не выдержал его веса. Он растянулся прямо посреди холла и сгорал от стыда. А потом дулся на меня весь вечер, потому что я осмелилась рассмеяться. Вспомнив об этом и глядя на него сейчас, я невольно улыбаюсь. Он, должно быть, решил, что я смягчилась, но мне на него абсолютно наплевать. Вдруг он произносит:

– Ты не оставила свой новый адрес.

– Зачем? Раньше он у нас был один. И не я решила это изменить.

– Тебе же будет приходить почта…

– Не волнуйся. Я зайду в почтовое отделение и сообщу им свой новый адрес. А потом, ты всегда можешь мне позвонить.

– Кстати, забыл тебя предупредить: твой мобильник могут отключить… Я изменил договор, не буду же я платить за твой телефон, раз мы больше не вместе. Это логично.

– И правильно сделал. Совершенно с тобой согласна. Незачем за меня платить.

– Дашь мне потом свой новый номер?

Александр и двое его коллег наконец возвращаются, избавив меня от необходимости отвечать. Воспользовавшись их успокаивающим присутствием, я одним движением сбрасываю барахло, лежащее на моем единственном движимом имуществе. Хьюго этого даже не замечает. Я бросаюсь в прихожую и шепчу Александру:

– Прошу, не оставляйте меня с ним одну. Спускайтесь по очереди, пожалуйста…

Он кивает и говорит:

– Сандро, останься со мной, займемся диваном. Кевин, справишься с коробками?

Я перевожу дух. Прихожу в себя. Александр с поразительной легкостью приподнимает диван. А ведь он такой тяжелый! Рядом с ним Хьюго кажется хиляком. Мне снова слышится шум. Я почти уверена, что она здесь.

Мои помощники переставляют диван. Хьюго заявляет:

– Можете уносить, он мне не нужен. Мы с Таней все равно собирались покупать новый. Не думаю, что этот цвет ей понравится. Наверняка она выберет что-нибудь более соответствующее ее возрасту – поярче, поживее. Этот все равно уже обтрепался…

После такого подлого выпада любой суд мира оправдает меня, если я заставлю этого гада проглотить десять килограммов пороха, засуну ему фитиль сами знаете куда и подожгу. Но я сдерживаюсь. Для этого у меня есть один секрет. В подобных случаях я использую эффективный метод, позволяющий не поддаваться гневу: я вспоминаю тот день, когда мама вернулась домой вся в слезах, потому папа ушел, оставив ее одну с двумя детьми. Она села в прихожей, положив сумку на колени, и проплакала несколько часов, прерываясь лишь для того, чтобы взглянуть на нас или прижать к груди. Я никогда в жизни не видела никого несчастнее. Это стало моим абсолютным эталоном горя. Невозможно забыть ее взгляд. Прошло столько лет, но печаль, поселившаяся в мамином сердце в тот день, так до конца и не исчезла из ее глаз. Мне тогда было пять лет, но я помню все так же отчетливо, словно это случилось только что. Когда я росла, мне часто говорили, что я унаследовала серо-зеленые глаза своей матери. Наверное, в тот вечер на берегу канала у меня впервые появился ее взгляд. И когда я вспоминаю ее отчаяние, мои беды кажутся не такими страшными.